Михаил Орлов - Два эпизода из жизни стихоплета и повесы Франсуа Вийона

Жонглер знал много и других историй из жизни циркачей, а потому вещал без умолку, но утомленные подробностями картезианец с девицей, пошатываясь, покинули залу, оставив после себя блюдо бараньих костей и два пустых кувшина.

Ругаясь последними словами, хозяйка убрала за ними, а ее супруг начал рассказывать оставшимся за столом историю, услышанную от заезжего купца. Оказывается, в Бурже взяли под стражу сеньора де Лелена, сына того самого де Лелена, который прославился в войне с англичанами. Увлекшись черной магией, вельможа в надежде раскрыть тайну философского камня [16] По господствующим среди алхимиков представлениям, таинственное начало, обладающее чудодейственными свойствами превращать неблагородные металлы в золото, исцелять от всех болезней, возвращать молодость и удлинять человеческую жизнь. заманивал к себе путников, разбивал им головы молотом и поедал еще теплый мозг. Хозяин с такими подробностями рассказывал обо всем, что остальным начало казаться, что если тот и не участвовал в зверствах де Лелена, то по крайней мере держал при том светильник.

Затем посетители «Быка в короне» обсудили приезд купцов из Флоренции с партией доброго тосканского сукна и возможность созыва Генеральных штатов [17] Высший сословно-представительный орган Франции. . Последнее грозило повышением налогов или введением новых, ибо все давно заметили, что короли имеют обыкновение собирать представителей провинций тогда, когда им не хватало средств.

Франсуа постепенно перестал следить за нитью разговора, и его мысли начали беспорядочно метаться от одного предмета к другому, пока не остановились на театральном представлении, виденном им на Пасху на площади Мобер. Моралите [18] Назидательная аллегорическая драма западноевропейского театра XIV–XVI вв. называлось «О разуме и безумстве» и, как большинство подобных зрелищ, изобиловало всевозможными эффектами. Такие спектакли показывали нечасто, лишь по крупным церковным праздникам, ибо обходились они недешево.

Франсуа пристроился к свите парижского прево [19] Королевский чиновник, обладавший административно-судебной властью. благородного Робера д`Эстутвиля, который расположился прямо у сцены на небольшом помосте. При огромном стечении горожан занять хорошее место было непросто. Чтобы оказаться поближе к сцене, любители театрализованных зрелищ занимали места еще накануне или снимали окна домов, выходивших непосредственно на площадь.

Сюжет моралите, как и прочих сценических зрелищ той эпохи, был назидателен, а потому забылся. Некоторые сцены, однако, остались в памяти. Кажется, некий небесный плотник вбил их в головы зрителей, словно невидимые гвозди, и они запомнились крепко-накрепко.

Театрализованное действо длилось с утра до сумерек, и перед лиценциатом всплывали возбужденные лица людей, сверкающие глаза актеров и высокая сцена в три яруса. Первый изображал рай, а седующий представлял собой земную жизнь, а третий – преисподнюю. На «земном» этаже находился ломящийся от яств стол Неразумного, перед которым танцевала полураздетая девица с распущенными волосами, изображавшая Сладострастие. Она так томно извивалась под звуки восточных мелодий, что у непривычного к таким зрелищам сильного пола дух захватывало. Ради одного этого стоило заранее занять места поближе к сцене. Правда, дамам это совсем не понравилось.

– Фу, какая пошлость! – говорила одна дама другой.

– Чистая вакханалия! – соглашалась с ней соседка. – И куда только смотрит епископ?

По-своему они были правы, а что касается парижского архиерея Гильона Шартье, то он сидел неподалеку от них, но ничего дурного в происходящем не видел. Перешептывание дам меж собой продолжалось.

– Какая безнравственность! Церкви совсем нет дела до морали и нравственности своей паствы…

– По всему видно, эта актерка плохо кончит, уж слишком вжилась в роль искусительницы, – заметила сидевшая на помосте над Франсуа жена парижского прево, благородная Амбруаза де Лорэ, своей сестрице Элеоноре.

– Согласна с вами, моя дорогая, – поддакнула та.

Находясь перед сценой, лиценциат не преминул отметить цвет глаз у комедиантки, изображавшей Сладострастие. Они были, как ни странно, разного цвета: один серый, другой зеленый, при этом ее тонкие губы напоминали спелую вишню, так ярко они выделялись на бледном, напудренном лице.

В середине представления колесо фортуны со скрипом повернулось и Неразумный, смешно дергая ногами, испустил дух. Как ни в чем не бывало явился Дьявол в серо-зеленом камзольчике, схватил усопшего поперек туловища, словно тряпичную куклу, и уволок в ад.