Марк Юдалевич - Голубая дама

Возвращаясь, я вновь приметила слежку. Но это были не злобные точечки Варвары Аристарховны, а вспыхивающие волчьими огоньками глаза Евтейши.

И не чаяла я через короткое время сызнова зреть этого генеральского волка…

Кадриль, конечно, танцевала с Юрием Тимофеевичем.

— Тревожусь за тебя, — сказал он. Голос его звучал неузнаваемо нежно.

— Не думай об этом, — попросила я.

— О чем же?

— О нас с тобой.

— Когда мы увидимся?

— Завтра в шесть будь у Авроры. Будешь?

— Конечно…

Замерла музыка. Затих последний танец. Гости стали прощаться и, как водится в здешних местах, усердно благодарили за прием и вслух, стараясь, чтобы это дошло до генерала, восхищались балом. Торжествующая мадам Толстопятова и здесь не забыла угостить ложечкой дегтя.

— Какой прекрасный вечер! Благодарю вас, Юлия Андриановна, теперь, если соблаговолите, будем чаще видеться. Николай Артемьевич отзывает мужа с нашей милой романтической пристани.

— Рада за вас, — с улыбкой отвечала я. — Слышала, и вас зачисляют в службу.

— Меня? — изумилась Варвара Аристарховна.

— Ну да. В сыскное отделение…

Проводив гостей, я сразу же отпустила горничную и закрылась в своей спальне. Сказались нервное напряжение и усталость. Не переодеваясь, не снимая броши и колец, я присела в кресле у своей кровати.

Сейчас весь местный свет судит меня, именует меня легкомысленной. Но никогда, наверное, столько мыслей не вихрилось в моей голове. Они осуждают меня за безнравственность. А сами! Почти все эти стрекочущие сороки имеют любовников.

Меня могла бы судить Наташа с ее высокими правилами. Но Наташа как раз поймет меня. Ведь она хранит верность человеку, которого безмерно уважает. А я! Столько лет прожила я с мелким себялюбцем!

…Уже поздно. Лучина догорает, а, как ни странно, я не умею зажечь новую, чтобы она давала свет. У меня она коптит либо гаснет.

О всех других приключениях этой ночи напишу завтра.

— Кто? Кто здесь?

Грубо прервав мои размышления, в спальню ворвался Евтейша. Я не удивилась, что он открыл замок. Давно слышала, что замков для Евтейши не существует, но меня возмутило это наглое вторжение.

— Как ты смел? — вскрикнула я.

На лице Евтейши мелькнула кривая усмешка. Но тут же лицо это сделалось каменно-бесстрастным.

— Барин требовает, — выдавил он.

Впервые я услышала от него членораздельную речь. Толстый язык не умещался во рту и с трудом вытолкнул эти два усеченных, словно стесанных топором, слова.

Первым моим побуждением было прогнать его. Но я поняла, что если не подчинюсь, он уведет меня насильно. Чтобы избежать нового унижения, встала и пошла за ним. Он повел меня через весь дом в комнату с балконом, откуда шумная компания гостей еще недавно спускалась по чугунной лестнице в сад.

В комнате была и другая лестница. Она вела вниз, в подвальное помещение с кирпичным полом. У генерала там хранилось какое-то оружие и охотничьи припасы. Я же там никогда не была, да и он бывал нечасто, и люк, ведущий в подвал, видела всегда закрытым.

— Вниз! — приказал мне Евтейша.

Я молча спустилась вниз. В просторном помещении горела всего одна свеча, было полутемно и тихо, пахло сыростью, мешаной глиной, битым кирпичом.

Жуть охватила меня. И память предательски подсказывала все страшные рассказы, которые ходили о наших подвалах.

Из темного угла, как из-под земли, вышел Николай Артемьевич: так же, как и я, он не успел переодеться и был еще в парадной форме с орденом святой Анны. Странно выглядел генерал в этом мрачном помещении.

— Послушайте, вы, сука, — без всяких предисловий, негромко, почти шепотом заговорил он.

— Не могли бы вы избавить меня от денщицкого лексикона, — попросила я.

— Ей еще не личит суке уподобиться, — обратился генерал к Евтейше. — Но ведь сука не кусает того, кто ее кормит… А ты, — повернулся он ко мне и повысил голос, — ты за все мои благодеяния!..

Здесь генерал назвал меня таким площадным словом, какого я не слыхала до этих дней.

И вдруг где-то за моей спиной раздался зловещий лязг и грохот цепей. Невольно обернулась. Глаза мои, видимо, уже привыкли к темноте и различили силуэт прикованного к стене человека.

Господи! Неужели эта участь ждет и меня?

А генерал сыпал изощренными оскорблениями:

— Ты давно просила бы ради Христа вместе с твоим недотепой отчишкой и этой курицей маман.

— Это вам не забудется, — выговорила я, побеждая душившие меня слезы. — Это вам не забудется!