Марк Юдалевич - Голубая дама

Все это время муж пребывал в убеждении, что он раскрыл мою тайну. И вдруг сегодняшний мнимый рогоносец нечаянно узнает, что граф и прибыл-то в наши места после ухода золотянки, и, следовательно, сопровождатели Толстопятовы даже не подозревают о его существовании.

Вот какой изворот.

Нет, я не изменила мужу. Я — верная жена. А если внимание его досаднее для меня его опалы — это уже моя часть.

Давно я не раскрывала свою тетрадку. Славный живописец мороз украсил своими руками стекла в удлиненных окнах нашего дворца. А на дворе стынут елки, и кажется, что каждая из бессчетных игл тоже из тонкого стекла.

Люблю об эту пору в валяных сапожках гулять по улице. Во всем теле бодрость, на щеках румянец…

Не часто, но не реже, пожалуй, раза в неделю видимся с Юрием Тимофеевичем. Может статься, оттого и не говорила я со своей заветной тетрадью, что беседую с ним. Ни с кем на свете не было еще так интересно, ни от кого я не узнавала столько нового. Это не исторические анекдоты, не блестящие каламбуры и эпиграммы, которыми способен занимать граф. Это целый мир, совсем новый, незнаемый и странный. Правда, своими поступками он нередко раздражает меня. Уехавший или сбежавший в начале эпидемии супруг мой тем не менее получил из Петербурга благодарность за победу над холерой. Один из лекарей здешних за одно предостережение от эпидемии — новый чин. А господин Зарицын проник в самые опасные места, рыцарски сражался с губительной хворобой, и никто даже не вспомнил о нем. Когда я сказала ему, что другие получают чины и награды, он стал возражать: человек не должен гнаться за иным чином, кроме сознания исполненного долга. Его украшает не слава содеянного, а само содеянное.

— Возможно, — согласилась я. — Но для чего отдавать эту славу другому?

Юрий Тимофеевич только пожал плечами. А мне стало обидно за него.

Сегодня на Николу Зимнего отпраздновали именины Николая Артемьевича.

Весь местный свет явился с поклонами и подношениями.

Отчего так противно? Еще в прошлом годе это казалось мне трогательным выражением любви и преданности.

Из столицы возвратились господа Толстопятовы. Говорят, что поездка пошла им на пользу. Господин Толстопятов раздобрел, мадам Сплетня ходит увешанная золотом, развозит петербургские заказы и подарки. Остренькое ее личико так и светится довольством. Она всем изъясняет, каких особ удостоился лицезреть ее супруг, побывавший якобы на приеме у министра финансов, новоиспеченного графа Канкрина. Чуть ни каждую фразу она начинает со слов: «Когда мы были у Егора Францевича…»

Приезжала и ко мне. Но я ее не приняла. Оставила мне в подарок настольные часики. Вместе с боем в маленькой нише появляются различные фигурки — солдат, крестьянка с лукошком, старик с посохом, нежданно выскакивает петух.

Вещица занятная, и я люблю приобретать такие, но не через посредство мадам Толстопятовой. Немедленно отправила часы к ней.

Пересудчица вновь приехала ко мне, но я снова ей отказала.

Думала этим все и ограничится. Но случилось по-иному. Николай Артемьевич пригласил к себе удачливого сопроводителя, поблагодарил его за службу и объявил, что намерен предоставить ему самостоятельность в делах. Чиновник расцвел, ожидая повышения. И здесь муж спустил его с заоблачной выси на землю:

— Поедете на Кабанову пристань наблюдать за сплавом руд.

Лицо господина Толстопятова побурело и пошло пятнами. Но Николай Артемьевич одарил его таким взглядом, что он сразу же стал благодарить за благосклонное внимание. Правда, осмелился промямлить нечто неопределенное насчет свой супруги.

— Что вы! — отечески прервал его генерал. — Варвара Аристарховна будет в тамошнем свете первой дамой.

Чтобы оценить это замечание, надобно знать, из кого состоит тамошний свет. Это жены унтершихтмейстера, урядника, фельдфебеля. Дамы громогласные и бранчливые, не ведающие приличий даже в гранях составленного при Великом Петре «Юности честного зерцала», где предуказано, что плевать достойно «не в круг, а на сторону». Вот где будет главенствовать и брезгливо поводить остреньким своим носиком неукротимая мадам Сплетня.

Она, конечно, решит, что я передала мужу оскорбительные подозрения насчет его отъезда во время эпидемии… А… бог с ней…

Мадам Толстопятова оставила для меня, словно пропитанное ядом, прощальное письмо. Я так и представила ее поджатые, почти внутрь убегшие губы.