— Я отдал приказ, — продолжал Николай Артемьевич, — перевести мерзавца из урочных в заводские служители. Урочники совсем избаловались. Живут как вольные и всякий барский приказ за докуку почитают. А здесь…
Не окончив мысли, он махнул рукой.
— Да, дьявол с ним, извини меня, с мужиком. Меня барин смущает. Чаемо ли дело: дворянин шатучую ватажку от властей укрывает, сословных чувств не имеет, фармазон! — Муж в сердцах забарабанил пальцами по столу. — Да что там! Я вообще многих господ понимать отказываюсь. Вчерашнего дня исправник мне доложил, что горные офицеры изволят собираться и читать какие-то рефераты о конституции. Мальчишки! Кому нужна их конституция. Народ не знает, с чем ее и едят. Смех сказать, на Сенатской 14 декабря эта шваль орала: «Да здравствует Константин и супруга его Конституция!»
От общей крамолы Николай Артемьевич вновь обратился к господину Зарицыну.
— Опять же в какой позиции я оказываюсь. Не один здесь обитаю. История многим открылась. Чтобы достойно пассаж этот завершить, надлежит ему чинить допрос по всей форме. Но не далее как сегодня мне докладывают, с оказией доставлено этому господину личное письмо от Сперанского и некая сумма денег. Ко многому свидетельство, — поднял Николай Артемьевич вверх указательный палец. — Да-с. Ко многому! Михаил Михайлович заботу свою не прячет, а как бы на показ выставляет, как бы намек дает…
Еще поразмышляв вслух, муж решил пригласить господина Зарицына к обеду — за обедом пристойнее расспросить его.
Хорошо! Муж как хочет, а я в полной мере выкажу этому заносчивому лекарю свое презрение. Взгляды его я не осуждаю, это меня не касается. А вести себя у нас пусть изволит уважительно.
И я сразу же начала обдумывать, как мне повести себя. Будь это кто-либо из местного светского общества, достаточно заговорить по-французски, чтобы привести его в смущение. Здешние грамотеи обычно знают на этом языке два десятка обиходных слов. Но господин Зарицын знаток языков европейских. Можно бы подать к столу какое-нибудь блюдо, что и бывалый человек не сразу разберет, есть его вилкой или ложкой. Но полузлодея этим тоже не смутишь. Он наверняка как-нибудь найдется. Еще способ — одеться совершенно по-домашнему, выразив тем самым свое пренебрежение. Однако этого почему-то мне не хотелось. Решилась оставить за собой просто сухость тона, а там обстоятельства покажут.
Лекарь прибыл в назначенный час и начал с совершенно непростительной дерзости. Не успел он поздороваться с мужем и поцеловать мне руку, как, словно чуя гостя, явился мой медвежонок и начал его обнюхивать.
Я быстро оттащила зверя, а наш якобинец, нимало не смутясь, заявил:
— Хотя зверь очень забавный, медвежье гостеприимство весьма опасно.
Неслыханно! Этот Зарицын глумился над нами. Двойной смысл его фразы был абсолютно прозрачен.
Муж, однако, не заметил или предпочел не заметить этого. Я же, исполняя свое намеренье, была суха и холодна.
Как только сели за стол, между мужчинами начался незримый поединок. Очевидно, Николай Артемьевич вел подготовку к решительному сражению. Впрочем, оба внешне выказывали добродушие, светскость. И если не быть посвященным в их взаимные отношения, невозможно бы увидеть в застолье самую малую долю противоборства. Хозяин и гость как бы позабыли: один — о своем генеральстве, другой — о скромном своем чине. Оба держали себя ровно и с достоинством. Различие, может быть, только в том и состояло, что генерал говорил громче, чем господин Зарицын.
Беседовали о тягостях горного промысла в Сибири. Юрий Тимофеевич высказал восхищение сделанным в наших первозданных местах умом и дарованиями россиян. Супруг мой был польщен, очевидно, приняв комплимент на свой счет.
Но здесь и обозначилось различие во взглядах. Генерал более, чем обычно, вздернув нос, с неодобрением отозвался о работных людях, теряющих страх и уважение к богу, государю и дворянскому сословию, склонных к вялой праздности и непокорству. Господин Зарицын с улыбкою, но твердо не преминул отметить здесь очевидное противоречие. Волшебное-де превращение алтайских земель в богатейшую кладовую государей российских случилось не без участия работного человека. И для этого потребны не вялая праздность, а неусыпное радение.
В глубине души я понимала, что утверждения гостя нашего справедливы. Хотя сама всего раза два из любопытства проникала в завод, но даже и того, что успела видеть, было с лихвой достаточно. Только с адом, обрисованным великим флорентийцем Дантом, можно сравнить хоромину заводских плавилен. В жаре, духоте, едучем дыму полуголые, сотрясаемые приступами кашля, работные люди хлопочут там возле печей, гнутся под тяжестью шихты, перетаскивают в огромных бадьях жидкий металл. На моих глазах высоченный, обросший седой бородой мужчина рухнул, не найдя сил дойти до бочки с водой. Двое других вынесли мертвое тело, и надсмотрщик, поигрывая плетью, с досадой сказал: «Чего на них? Третий сегодня».
Читать дальше