Тамара Ла - В плену времени – 2. Повести

…Она погрузила новорожденного сына в чан с водой и вином, и обмыла его. Со счастьем освобождения и с радостью вглядывалась в полутьме в народившегося из нее человечка; с бьющимся сердцем прижала к своей горячей щеке мягкую, свежую щечку кривящегося в плаче личика…

После рождения сына Медея продолжала часто плавать на корабле с Ясоном – ему большая поддержка от ее уверенности и силы, – а дома активно участвовала в женских обрядах.

Летние празднества соединения с Богиней и Богом. И еще более неистовые ночные таинства – они дают силу и смысл жизни, безвозвратно изменяют душу и тело. Идущие из дебрей тысячелетий древние, сжигающие и возрождающие душу экстазы освобождения. Ни один человек из непосвященных – мужчина или женщина – случайно или непреднамеренно не мог появиться возле диких ночных сборищ; немедленная мучительная смерть ждала его – женщины-менады в бешенстве набрасывались на попадавшихся на их пути людей и животных и раздирали их в клочья. В женщинах бушевала разрушающая и зачинающая сила жизни, они становились ее олицетворением.

В сиянии луны они бегали с факелами по полянам и горам, вдыхали дым положенных на угли семян дурмана, жевали листья вороньего глаза и плюща. Впадая в неистовство, женщины срывали с себя одежды, бросались в дикие танцы; их хриплые и звенящие крики метались, словно языки огня; сильные тела гнулись, будто натянутые луки; они извивались всем телом, как в мучительной смертельной агонии. В экстазе священного безумия их силы – неистощимы, неиссякаемы. Освобождение и неистовое слияние со всем окружающим миром.

В светлой пещере всматриваясь слепыми глазами в лица тех нескольких женщин, которым она хотела передать свой дар предвиденья, Дита говорила:

– Раньше, для проявления дара пророчества я пила кровь зарезанного при жертвоприношении ягненка, но теперь и без крови ясно вижу прошлое и будущее. Слепота открыла мне внутреннее зрение.

Под ее руководством вступая на путь озарений, жрицы тщательно готовили мази и отвары из трав, проводили себя через тайные обряды. Пришел черед и для Медеи.

На священной поляне женщины разожгли костры. Пронзительно светила луна. На фоне темно-синего неба колдовскими черными силуэтами вырисовывались лесные деревья. Медея стояла нагая, с распущенными волосами. Женщины подвели ее к большому дубу и привязали, обведя ее руки вокруг ствола. Медея, не евшая несколько дней и проведшая их в глубине пещеры, жадно выпила поднесенный к губам напиток: вкус множества трав, знакомых и незнакомых, смешался в нем. Питье мгновенно проникло в ее кровь – словно сильным ветром обвеяло ее лицо и тело, и необыкновенно прояснилось сознание… Огни костров то расплывались в багровые пятна, то становились отчетливыми и со зловещей, грозной силой впивались в ее глаза, точно красно-раскаленные железные когти…

По изгибам сильного тела Медеи пронеслись волны дрожи из-за стремительно проясняющегося – внутрь и наружу – сознания. Видения со страшной силой втягивали ее в себя и тут же уносились прочь, бросая опустошенную душу, как обескровленную жертву. В бессилии Медея роняла голову и обвисала на веревках, а когда вновь поднимала голову и открывала глаза, перед ее взглядом широко раскрывались бездны. Она неотвратимо падала в их глубины…

Сейчас она могла пронизать ночь одним взглядом и настичь далеко ушедшее на запад солнце! Теперь она знала о чем перемигиваются звезды в прозрачно-золотой вышине эфира! Могла понять зачем лучи света летят во тьму, а взглянув себе под ноги, она не увидела черной земли – это был провал – цветной и беспрестанно движущийся. Ее голова закружилась – свистящий дурманный вихрь подхватил ее своими обжигающими крыльями… Сильные мучительные судороги начали сотрясать ее – все тело мучительно извивалось, превратившись в единый безмолвный крик боли…

Волна судорог колотила тело – словно змея вытряхивалась из старой кожи. Вдруг всё стихло, и она оцепенела от хлынувшего в нее широкого потока восприятия мира – каждый шорох и запах ночи тысячекратно усилились… Она слышала и видела червяка, сосредоточенно ползущего под травинками возле корней соседнего дерева; видела за чащей кустов перемещения ночных зверьков и их, глядящие на нее, загадочно поблескивающие глаза. Она слышала, как на соседнем холме по лесной чаще бежит, похрюкивая, кабан, и ясно видела то, что видит он перед собой, – она была им и еще множеством существ вокруг в лесу… И вся жизнь созданий мира хлынула в нее, будто вино, заливающее огромно пустой сосуд, – со страшной неудержимостью всё это начало вливаться в нее, заливать ее сознание и кровь, и от безмерной пустоты и безмерной наполненности себя и от чего-то еще, неотвратимо набрасывающегося на нее, в дикой радости мучения она вновь принялась рваться с привязи. Не чувствуя боли от веревок, вырывалась из самой себя – внутри и вокруг нее всё неистово кричало!