Тамара Ла - В плену времени – 2. Повести

Медея подошла к ней. Женщины затаили дыхание. Сладкозвучный шум волн наполнял тишину пещеры. Слепая чутко ощупала лицо и руки Медеи.

Близко смотреть на провидицу было все равно, что смотреть в лицо старой мудрой змеи; она напоминала Медее бабушку Анхи, и охваченная доверием и приязнью, она без боязни ощущала на себе касания чужих пальцев. Пророчица приложила ладони к ее щекам, задержала пальцы на подбородке и на плечах; потом опустила руки на колени и, еще некоторое время сидела молча, будто всматривалась невидящими глазами в Медею. Наконец, произнесла громким шепотом, словно дивясь:

– Велика твоя сила, дочь Великой Матери! Воистину, ты идешь по земле, как острый плуг…

Отныне слепая Дита стала наставницей Медеи, как и других молодых женщин Иолка. Все местные жители уверяли, что еще на памяти их родителей, Дита жила здесь и уже тогда была столь же старой. Они верили, что, Рожденная Змеей, она вновь станет ею после своей смерти.

Несмотря на суровое зимнее время Дита нередко выходила из пещеры и бродила по берегам залива и окрестным холмам. Она наощупь и по запаху знала все растения, все их свойства, предсказывала людям погоду и успехи тех или иных дел.

В ночь новолуния Медея прошла простой и суровый обряд Посвящения, и женщины Иолка приняли ее в свой тайный круг. Теперь она принимала участие во всех их служениях Богине. Днем на лесной поляне, или ночами вокруг пылающих костров – собирались они на радостные праздники служения Богине. В длящихся часами танцах демонстрировали свою силу и красоту. Танцуя, женщины раскидывали руки, раскачивали бедрами, и в ритме раскачивания возгласы тоски и радости рвались с их губ, как песни!..

Весной царь снова отправил племянника в западные города Хеттии – продать товары и купить новые. Снова Ясон и Медея были вместе на корабле. В середине лета они вернулись, и Пелий послал племянника с посланием к царю Ливии – на северном побережье Африки, рядом с Египтом, расположено это царство. Медея на последнем месяце беременности осталась в Иолке.

Перед отплытием Ясон поднялся в горы повидать мать. Она вышла из хижины, вытирая руки: делала сыр. В потрепанном хитоне из некрашеной шерсти, в грязной овечьей шкуре накинутой на плечи, грудь и спину. Черные волосы, длинные и прямые, как конский хвост, небрежно связаны выцветшей, рваной лентой. Но в этом наряде она выступала, будто с царским венцом на голове. Ни одна знатная горожанка не сравнялась бы с ней! Синие глаза смотрели прямо и пристально. В волосах появились редкие белые пряди, но лицо сияет неувядающей гордой красотой. Обняла и расцеловала Ясона.

– Будь здоров, мой сын!

Он сказал, что пришел проститься: завтра уплывает в Ливию. Она внимательно всматривалась в сына. Глаза их похожи, но взгляд матери – тверже. Словно для невольной защиты она положила руку ему на плечо.

– Плыви, Ясон. Да будет удачным твое плавание!

Они сели возле хижины на траву. Ясон стал рассказывать о делах в городе. Неподалеку от хижин два раба пасли стадо овец и коз. Вокруг – горная свежесть и чистота воздуха, синие и зеленые горы подпирают небо своими вершинами. Ясон чувствовал, как ему хорошо и привольно здесь. Даже дышалось глубже.

Прощаясь с ним, мать сказала:

– Пусть Медея приходит, поживет у меня, я и Харета поможем ей в родах.

В Иолке Ясон передал Медее приглашение матери и добавил:

– Если хочешь, вызови мою мать сюда в город. Она во всем опытная и поможет тебе. Или прими помощь от наших городских родственниц.

На последнее предложение Медея улыбнулась уголком своих темно-красных губ – она терпеть не могла родственников Ясона по отцу; откинув со лба на спину каштановые волосы, забралась к Ясону на колени и, обвив руками его стройную шею, пообещала:

– Когда я стану большой колдуньей, я превращу всех здешних горожанок в лягушек – пусть квакают для моего удовольствия в болоте за городом!

– О да! Ты не выносишь их!

На следующее утро Ясон уплыл выполнять царское поручение.

Через два месяца наступило время родов. Выгнав всех из дома и оставшись одна, Медея разделась и распустила волосы, во тьме комнаты улеглась на травяную постель на полу. Изо всех сил стискивала в руках старую деревянную статуэтку, привезенную с родины. Стертые временем на ней едва различимы женские формы.

Страдая в родах, корчась и извиваясь, вспоминала женщин, беснующихся весенней ночью на праздниках любви, и думала: «К чему рожать, если через несколько десятилетий выросшее дитя все равно умрет?..»