Людмила Кулагина - Память

Он сделал надрез на коже, раздвинул её, затем сделал надрез на показавшейся под кожей мембране. Пациент к этому моменту уже не дышал, и пульс его остановился, но как только Стах вставил в надрез мембраны трубку, парень вздохнул, но , к сожалению, этот вдох оказался единственным.

Стах приказал Калине делать искусственное дыхание через трубку, а сам приступил к массажу сердца. Теперь и самому ветеринару стало плохо от переживаний и собственной болезни. На помощь пришёл Якуб, он попытался повторить движения друга. Стах поправил расположение его рук и стал руководить реанимационными действиями людей очень далёких от медицины.

Завадский уже не верил в положительный результат, но Калина просила Якуба продолжать, и сама не прерывалась. И, как ни странно, их усилия увенчались успехом: пациент задышал, сначала слабо и прерывисто, затем всё активнее и более размеренно.

Стах сполз на пол со скамьи, на которой сидел, и потерял сознание. Якуб и Калина растерянно стояли рядом с двумя больными и не знали, что делать дальше. К счастью, обморок поляка был недолгим, он пришёл в себя, но был очень слаб. Калина постелила ему постель и попросила пожить в её хате, рядом с прооперированным. Ей страшно было остаться с ним одной, боялась, что может что-нибудь случиться, а она не сможет помочь больному. Якуб тоже остался.

Вскоре все мужчины уснули, а Калина подходила то к немцу, то к Стаху, проверяя дыхание. Ей казалось, что все они престанут дышать, если она не будет за ними следить.

Она держалась несколько часов, но затем опустилась на лавку, уронила голову на стол и уснула, но и во сне она слышала дыхание сначала одного, затем двоих, троих, а затем сотни человек. И там, во сне, она должна была за всеми уследить, никого не пропустить, услышать дыхание каждого.

23. Страсть

Саша закончила доить корову, поднялась, вытерла руки о фартук, приподняла ведро и чуть не уронила его. Семён подошёл к ней тихо, схватил за плечи, зарылся лицом в её волосы. Саша тихо охнула и замерла, не смея пошевелиться. Именно об этом она мечтала столько раз. Обнять его за плечи, зарыться в его волосы, прижаться к нему всем телом, вдохнуть его запах и раствориться в нем. Он сделал это первым.

Он прижал её к себе с такой властной силой, что она потеряла волю, дар речи, мягко припечатал её к груди, будто хотел оставить при себе навсегда. Поцеловал шею, отодвинув косу, и этот простой жест свёл её с ума. Волна пробежала от макушки до пяток, ноги подкосились, голова пошла кругом, она заскрипела зубами, чтобы не застонать. Не думала она, что это когда-нибудь случится, запрещала мечтать себе, прятала свои желания в потаённые уголки души, но рвались они наружу, и не было сил сдержать их. Но это была бы не Саша, если бы она позволила чувствам взять верх над разумом. Она преодолела колдовское очарование, стряхнула с себя бесовский морок.

– Ты что творишь? – крикнула Саша, прерывая тишину омута, в которую её засасывала предательская природа.

– Не могу больше без тебя, – проговорил, задыхаясь, Семён.

– Ты ж даже не смотрел на меня. Я ж не в твоём вкусе. Худая, длинная. Ты ж со всеми ласков был, кроме меня. Я думала, ты меня ненавидишь, – закрыв глаза, чтобы не видеть его, чтобы не проявить слабость, не соблазниться, прокричала Саша.

– Понравилась ты мне сразу, как с лодки спрыгнула, как синяя вся из воды вылезла. Никогда таких гордых и строптивых не видал, – объяснял Семён, снова подбираясь к ней, как паук.

И не было мочи из его сетей выпутаться, так сладко замирало всё, так заходилось всё тело в предвкушении, в предчувствии, немыслимые дали будто распахнулись перед ней, полные света и неги. Не пойти нельзя. Рай там. Счастье там неземное. Она дошла до черты, и казалось, обратно уже не переступить, уже ушла с головой в этот омут, позволила ему, пауку этому хитрому, Семёну, подойти, обнять.

А прикосновение, как яд, как путы, обволокли мгновенно всю, связали по рукам и ногам, сердце ухнуло вниз и колотилось где-то там, за пределами тела, глаза смотрели в глаза, и был этот гипнотический взгляд страшнее всего. Испугалась она. Себя испугалась, не его. Что-то незнакомое происходило с ней, с её телом, с её душой, будто и нет уже у неё никакой души, и тела уже нет. Одна ниточка только – взгляд, а остальное попало в сети. Забилась она в его руках, затрясло её, толи в муках, толи в экстазе, оттолкнула его, побежала было, но споткнулась, упала и не смогла встать.

А он стоял растерянный, не смея двинуться с места, не смея прикоснуться. Не знал он, что делать. Столько баб у него было. Он был так уверен в себе, а тут растерялся. Вот она лежит перед ним беззащитная, слабая, в полуобмороке, явно влюблённая. Её желание он чувствовал кожей, но прикоснуться к ней он не смел. Запредельная сила её чувств, странная, необузданная, загадочная, нечеловеческая, напугала его.