Андрей Шаповалов - Предсказание на меди

– Не волнуйся так, Настенька, не все плохое, о чем бабушка Сайлык говорит, обязательно должно сбыться. Она старая уже… Может и не сбудется… Ты верь в хорошее, оно обязательно в твоей жизни случится… А на плохое – у тебя бусина есть… Она вот точно сильный талисман. Такая бабкой Сайлык заговоренная бусина у одной моей старшей родственницы еще была, та говорила, что благодаря ей, она счастливую жизнь прожила. И ты тоже длинную и хорошую жизнь проживешь, как «молоко и мед». Спи, пусть тебе хорошие сны здесь приснятся, мы с отцом позже к вам придем, – с этими словами мама поцеловала девочку и вышла из аила.

Наутро все страхи пропали. Здесь, в горах, было такое солнце, и зелень, и бесконечная синь неба, и яркие белки снега на далеких скалистых вершинах, и сверкающие речки с брызгами ледяной воды, и дикие кони, свободно гуляющие в табунах, и маленькие кудрявые ягнята, и улыбчивые люди в диковинных одеждах. Здесь все было радостно и празднично. Постоянно приезжали разные люди, все больше дальние родственники или торговые товарищи отца. Все смешно здоровались, чуть кланяясь, и обнимались, и дарили друг другу подарки, смешно протягивая их на прямой руке, поддерживая протянутую ладонь снизу другой рукой, и смеялись, и много ели и пили. Иногда они с родителями, оставив младших детей родичам, ехали в соседнюю долину погостить у какой-то родни, и дорогой пускалась с отцом и матерью наперегонки в галоп. И отец их догонял, и обнимал, и целовал обеих в разгоряченные, смеющиеся лица, и казалось, что счастью этому вольному не будет края. Его и не было, не было края ни в чем в этих чистых горах. Это лето Настя особенно помнила, потому что это уже осенью все кончилось: и лето, и воля, и счастье, и семья, а вместе со всем этим и детство. Все это унес огонь, как и говорила бабушка Сайлык.

Уже осенью, когда вернулись домой, Настя упросила родителей позволить ей ночевать у подруги, дочери отцова работника, дяди Степана, который жил с семьей на хуторе, в нескольких верстах от Барнаула. Там было так красиво, к тому же можно было поухаживать за подросшими жеребятами, да и с Аленкой она давно не виделась, хотелось рассказать ей про поездку в Алтайские горы [6] Горный Алтай, горы вокруг Телецкого озера. к родне. Отец не хотел оставлять ее, но Настя умела уговаривать, да и дядя Степан помог, сказал, что сам лично привезет дочку утром в отцов дом в Барнаул.

Он и привез. Только никакого дома уже не было. Еще на полдороги к ним на полном скаку подскочил какой-то мальчишка и крикнул, что дом их горит. Настя даже испугаться не успела, а дядя Степан погнал телегу что есть мочи. Настя только и думала дорогой о большом огне, который бабушка Сайлык ей предсказала. Пожар был виден издалека. Огнем была охвачено все подворье: горели конюшни, амбары, сараи. Дом уже догорал, крыша провалилась внутрь, одна стена рухнула, и раскатившиеся бревна валялись большой шипящей кучей, выбрасывая снопы искр, когда их поливали водой. Вся улица была заполнена народом. Мужики с баграми и топорами пытались не пустить огонь на соседские дома. Остальные люди растянулись несколькими цепями до самой речки, передавали из рук в руки ведра с водой, которую выливали на раскатившиеся от пожарища бревна, а также на заборы и стены соседних домов. Их дом уже никто не тушил, да к нему и подойти было невозможно.

Настя соскочила с телеги и рванулась к дому через людей, но дядя Степан поймал ее. Он крепко прижал ее голову к груди, и как-то нелепо, по-бабьи, приговаривал:

– Нельзя тебе, нельзя… Там огонь, никого нет… Никого нет. Нельзя туда, нельзя.

Настя забилась в его руках, но он держал крепко. Настя что-то кричала в его рубашку, задыхаясь от слез. От дыма, жара и горя Настю затошнило и в голове у нее все помутилось. Оказавшись в его объятьях, она сразу поняла, что случилась большая беда, что этот огонь унес и мать, и отца, и всю ее жизнь. То, что вся ее семья погибла, Настя поняла сразу и поверила в это бесповоротно, тотчас, как увидела огонь. Теперь, когда дядя Степан так крепко держал ее, она в этом окончательно убедилась…

Потом появились еще люди, все вокруг разговаривали, но не с ней. Дядя Степан так и стоял столбом на дороге, крепко прижав ее к груди двумя руками, но теперь уже не причитал и не утешал ее, а говорил с подошедшими мужиками ровно и по делу. Настя слушала их голоса как будто издалека. Она не узнавала ни голоса соседей, ни их лица, она не помнила точно их слова и рассказы. Она поняла одно: в усадьбе сгорели все: и люди, и животные – и никто из соседей не сомневался, что это поджог. Уже потом Настя узнала, что соседи, первыми прибежавшие на пожар, увидели избу, полыхающую со всех сторон одновременно, и дверь, подпертую большим тяжелым бревном. Говорили, что подойти к дому было уже невозможно, мужики пытались баграми сбить столб или выбить ставни, да только ничего не вышло, сами обгорели, но никого не спасли. То, что Насти не было в эту ночь в доме, все казалось просто чудом, хотя сама Настя думала об этом иначе… Уже ночью, лежа на широкой лавке в горнице на хуторе у дяди Степана, Настя ясно поняла, что пророчество бабки-ведуньи начинает сбываться. Эта мысль пришла откуда-то со стороны, так просто и отчетливо, как будто кто-то громко сказал ей это прямо в самое ухо. И еще Настя так же просто и отчетливо поняла, что это только начало, что нужно сжать зубы и терпеть, плакать, если поможет, и снова терпеть…