Марина Хробот - Иродиада Галилейская

Золотой обруч на лбу, придерживающий длинные волосы под полосатым покрывалом, был не меньше двух пальцев толщиной.

Зная любовь Анна к внешним соблюдениям приличий, Иродиада низко склонила голову.

– Приветствую Вас, Первосвященник Анна.

Анна потрогал рубин охранительного амулета на груди, заранее замаливая грех общения с неправедной женщиной.

– К нам прибыли семь караванов. Верблюдов, лошадей, овец пригнали сотни две голов. Но вот светильников для службы в синагоге не хватает. Пройдём, осмотрим новые подарки.

– Вам здесь не хочется поговорить?

Во взгляде и голосе Иродиады сквозила холодная неприязнь.

Показав на свои уши и на стены, Анна отрицательно повертел головой.

– Мне занавес не нравится. По цвету.

– Я поняла, пойдемте.

Прихватив тёмный платок и закалов его серебряными фибулами по краям, Иродиада поспешила за Первосвященником.

Они молча шли по тёмному коридору, почти бесшумно, но у священника звенели драгоценности и негромко постукивал посох. Иродиада на его фоне смотрелась праведной скромницей.

Внутренние помещения дворца Махерона.

Из торжественного зала слышны звуки передвигаемой мебели, переговоры рабов, покрикивания Аслима.

В зале стояли четыре простые колонны с обкусанными сквозняками краями. На лавках навалены ткани, рабы заносили изысканные римские клинии и десятки стульев. Сбоку одного из двух длинных столов, не обращая ни на кого внимания, сидел советник тетрарха Антипы, Менахейм, крутил в руках папирус. Рядом в почтении стоял купец Мойша. Одет гость был, что называется «на выход», то есть почти во всё лучшее, тяжелое. Поэтому потел и нервничал, объясняя советнику суть вопроса.

– Прошенье написал на разрешенье землю прикупить. Мне пастбищ не хватает, а расширяться нужно.

– Я посмотрю… –Советник повертел в руках папирусы. – Позже…

– У ваших, у покоев, у охраны… – Гость вытер платком потные ладони. – Оставлены подарки от меня…

Рабы обходили разговаривающих, боясь побеспокоить даже дыханием.

При появлении Первосвященника, Мойша спешным шагом ушел в сторону запасной, чёрной узкой лестницы. Аслим, крутящийся между рабами и рабочими, остановился. Хлестнув проходящего мимо раба, на теле которого уже было несколько длинных тонких синяков, он как бы «в никуда» быстро заговорил, желая успеть высказать наболевшее.

– Какой прекрасный город Твериада. Фонтаны, бани, мрамор площадей. В домах прохладных ванны с мозаикой на дне. А здесь что? Ужас, запустенье! Воды для омовений мало. Ночной горшок проблема унести. Невзрачна крепость, стены серы. Как украшать?

Тираду Аслим произносил, желая увидеть реакцию на свои слова. Царица делала вид, что не слушает, священник смотрел на действия Аслима с брезгливым неприятием. Стук десяти клиний [11] Клинии – греческие и римские диваны разных размеров, на которых пирующие не сидели, а полулежали во время пиршеств. столкнувшей ряд высоких светильников, отвлёк внимание Аслима на рабов.

– Куда ты клинию поставил, недоделок? Неси на царственную половину! – Рядом поскользнулся и упал раб . – А ты зачем упал и в масле светильников разлёгся? Иди, отмойся! – Резкий свист хлыста перекрыл слова Аслима, и на спине раба вспух рубец. Рядом задрожал раб-китаец и Аслим повернулся к нему, гневно размахивая руками . – А ты, с косой до задницы, сюда тяни рулон парчи, на стол, с оттуда и до туда. Светильники поставь сюда, ковры поверху пола и подушки. Какой бардак и нищета, и неудобства!

Поморщившись от ругательств, Первосвященник повернулся к царице, но говорил громко, чтобы слышал Аслим.

– А знаешь, Иродиада, в новую столицу, в Твериаду, из праведных священников никто ногой не ступит. Без них же переговоры с царями соседних стран, конечно, бесполезны. Твериада построена на старом кладбище, и, значит, нечиста.

Сделав «сочувствующее» лицо, Иродиада чуть понизила голос.

– Я понимаю ваши чувства. Конечно, тяжело ходить по плитам, лежащим над старыми костями предков, гораздо легче пробираться между рядов крестов с недавно распятыми людьми.

Неспешно подойдя к Менайхему, молодой Анна заглянул ему через плечо, рассматривая папирус, и негромко отвечал Иродиаде.

– О чём ты? Может быть о том, что ненавистный Рим казнит народ за смуту, а наш синод спокойно это сносит?