Игорь Малышев: Номах (Журнальный вариант)

И тут солнце вышло из-за облака, забрызгав реку яркими, как вспышки выстрелов, клочьями и бросив большое огненное пятно возле номаховского берега.

— Доплывет, батька! — отозвался пулеметчик, прижимая к щеке вытертый приклад.

— Теперь должен, браток! — радостно заявил Номах.

Щусь заплыл в яркое огненное пятно.

— Ничего не вижу! — в отчаянии воскликнул Номах. — Солнце!..

— Видишь ты Щуся? — спросил он пулеметчика.

— В бескозырке-то который? Нет. Он в солнце заплыл.

— Ах ты ж… — выругался Номах.

Он вглядывался в это солнечное пятно до боли в глазах, так, словно к нему снова вернулась послетюремная болезнь, когда его глаза не выносили яркого света.

Он смотрел и ничего не видел. Солнце слепило его.

— Я ничего не вижу! Где Щусь? — закричал он, потеряв терпение.

Огненное пятно дрожало на поверхности реки, вспыхивало, угасало…

Номах приподнялся и, не боясь пуль, смотрел на реку.

Щуся не было.

— Нет его, батько, — виноватым голосом сказал пулеметчик. — Был бы жив, уже выплыл бы. Почитай, все уже здесь. А он из пловцов первый был…

— Не может быть такого! — заорал Номах. — Не могли они Федоса убить! Не могли!

— Хватит, батько. Убили.

Солнце снова зашло за тучу, и пустая река предстала перед Номахом.

— Стой! Куда? — закричал Номах солнцу так, словно бы, вернувшись, оно вернуло бы ему Щуся или хотя бы слепую надежду на его возвращение.

Номах вскочил на ноги и принялся посылать пулю за пулей на красный берег.

— Твари! Щуся убили! Меня убейте! Меня!..

Подбежали бойцы, увели его подальше от берега.

— Федос… Братишка…

Стрельба утихла.

— Красиво помер Щусенок, — сказал седой пулеметчик, глядя задумчиво на текущую перед ним реку. — Ничего не скажешь… Будто сразу, без пересадки в рай попал.

— Батька, там наши с крестьянами вздорят, — тряс спящего Номаха за плечо Задов.

— Селян не обижать, — буркнул Номах, дергая плечом и снова пытаясь уснуть.

— Кони после перехода от усталости падают, а они овса не дают. Что делать будем?

— Ну, сена возьмите, соломы… — злясь, ответил Номах.

— Нестор, они ничего не дают. Уходите, говорят, отсюда. Устали ото всех.

Номах зарычал, ударил кулаком по подушке, так, что пыль полетела облаком.

— Пошли!..

Задов привел его к амбару, возле которого толпился народ. Доносились обрывки брани, полной грузной, похожей на застарелую болезнь ненависти.

— Дай пройти, — толкнул слегка Номах стоящего спиной к нему мужика.

— А ты кто такой? — бросил тот через плечо. — Тут постоишь.

— Ты вообще, что ли, нюх потерял?!

Мужик обернулся, узнал его, дернулся в сторону.

— Иди, разбирайся... Батька… — недобро добавил он. Во взгляде его сквозили озлобленность и усталость.

Вскоре Нестор добрался до центра свары.

Огромный, почти под потолок амбара мужик не пускал к мешкам с овсом командира номаховской сотни Шимку.

— Если ты секунду тут простоишь, я тебе еще один пупок нарисую! — орал анархист.

Мужик был здоров, и маленький Шимка смотрелся перед ним как кутенок перед волом.

— Это ты мне, сучок, угрожать еще будешь? — зарычал выведенный из себя крестьянин.

Шимка дернулся к кобуре.

— Ни с места!.. — крикнул Номах, но было поздно.

Мужик схватил стоящие у стены вилы и, пока Шимка расстегивал кобуру, с размаху пропорол ему грудь, швырнул тело вверх и сделал это с такой силой, что стальные зубья вонзились в стропилину на потолке и увязли в ней.

Испугавшись того, что сотворил, крестьянин опустил руки, оглянулся по сторонам и принялся медленно, в растерянности отирать ладони о рубаху.

— Пропусти! — растолкал спины Номах, становясь перед убийцей.

Вздрагивая, висел под потолком Шимка, стекала по ручке и громко капала в наступившей тишине кровь.

Мужик повернул глаза к Нестору и задышал вдруг сипло, с надрывом, будто придавленный камнем.

У Номаха бесился кадык.

Трясся над ними, раскрылившись в предсмертной судороге, будто ангел, Шимка.

Глаза его выпучились и смотрели куда-то сквозь бревенчатые стены амбара. Со свистом вырывался воздух из пробитой четырьмя зубьями груди.

— На колени! — сказал Номах.

Мужик наклонил голову, но не двинулся с места.

— Не передо мной на колени! Перед человеком, который за твою свободу каждый день под смерть ходил и которого ты своей рукой убил только что.

Брови и лоб убийцы налились кровью, но он не пошевелился.

— На колени! — приказал, качнув стволом маузера, Номах.