Игорь Кокарев - Исповедь «иностранного агента». Из СССР в Россию - путь длиной в пятьдесят лет

– Ты заслужил это, моряк! – сказал он, напутствуя. – Только не теряй время на ерунду. У тебя все получится.

Мы виделись спустя годы. Он уже был главным редактором журнала «Клуб и художественная самодеятельность», воплощая в этом незаметном для широкой публики издании свои красивые мечты об очеловечивании среды нашего обитания культурой. Он, как и раньше, надсадно кашлял, предлагая друзьям и близким этого не замечать. Я навсегда сохраню благодарную память об этом удивительном человеке, дважды спасительно изменившим мою жизнь. Даже страшно представить, куда бы оно все пошло, не встреться Вадим Чурбанов на моем пути… И спасибо комсомолу, все-таки он мне дал много больше, чем я ему…

И вот теперь, подходя к парадному подъезду, я смотрел на всемирно известную вывеску, доставал из кармана красную студенческую корочку и гордо оглядывался, все ли видят, куда заходит этот парень. Но там, внутри, уверенность исчезала. Я тут, собственно, кто? По письму от ЦК ВЛКСМ? Стыдно признаться, не то, чтобы сказать кому-то. Хорошо хоть ни у кого места не отнял. В аспирантуру на социологию очереди не было.

И как это я мог когда-то считать фильмы пустой тратой времени, пустым развлечением? Когда-то я не мог опуститься до того, чтобы стоять в очереди за билетами на «Бродягу» или «Тарзана». Я же Гегеля читал! Бертрана Рассела! Теперь, готовясь к аспирантским экзаменам, залпом проглатывая учебник истории кино, открывал для себя имена и фильмы, узнавал об особенностях жанров, секретах киноязыка и смыслах художественных образов. Эйзенштейн, конечно, гений кино, но потряс меня не «Броненосец Потемкин», а «Иван Грозный», я смотрел его не как кино, а как жизнь, восстановленную историком.

По коридорам ВГИКа ходил тогда запросто Кулешов, про которого рассказывали легенды, вели свои мастерские уже известные мне по книгам и фильмам Михаил Ромм и Сергей Аполлинариевич Герасимов. А стайки еще никому еще неизвестных звезд вроде Тарковского, Шукшина, Кончаловского, одессита Губенко налетали на такую же стайку невероятно красивых Вику Федорову, Валю Теличкину, Жанну Прохоренко, Жанну Болотову, Елену Соловей на всех четырех этажах и особенно в буфете, и рассыпались искрами. То был веселый мир студенчества, в который я опоздал.

– А что это за старуха с ядовито желтыми проволочными волосами?

– Ты с ума сошел? Это же Хохлова!

Ей чуть ли не сто, мне казалось. Дух Эйзенштейна витал над нею.

Первый же день во ВГИКе ознаменовался сюрпризом. Я стоял в очереди в буфете. Откуда ни возьмись передо мной нарисовался Саша Лапшин, одессит, мой товарищ по гимнастической сборной.

– Ты чо здесь делаешь? Пришел к кому? – и улыбается знакомой улыбочкой.

– А ты чо?

– Я на сценарном, у Киры Парамоновой. Сценарии пишу после сибирской ссылки. – стесняясь, как всегда, кратко сказал он.

Теперь это Заслуженный деятель искусств РСФСР, Александр Лапшин

Давний друг мой, Саня! Как помог ты мне тогда преодолеть неловкость случайно попавшего сюда прохожего! В одесской ДСШ №1 прошли мы вместе путь от тонкоруких подростков до мастеров спорта. Потом разлетелись в разные стороны. Он закончил Институт физкультуры. Работал тренером в далеком сибирском городке, стал писать рассказы о своих воспитанниках, юных гимнастах. С этими рассказами его не только приняли на сценарный, но и уже на втором курсе по его сценарию студия Горького поставит фильм «Тренер»! И мы обмоем его в ресторане гостиницы для командировочных рядом со ВГИКом.

А пока… Высокий, распрямленный, с красивой седой головой, профессор Лебедев – теперь мой научный руководитель. Николай Алексеевич – патриарх советского киноведения, с 1921 года в кино, редактор «Пролеткино», ректор ГИТИСа и ВГИКа, опытный педагог, автор учебника по истории кино. Патриарх еще помнил ту запрещенную социологию и хотел ее возродить. Тут я и подвернулся. Киноведом я бы не стал. Не тот багаж. А социологом… Это человеческий ракурс, когда изучаешь не язык кино, а людей – то, что в них осталось после кино. Они могут ничего не знать об этом языке, просто чувствовать и переживать. Вот это как раз и интересно. Так что социологом я еще пожалуй и стану.

И все же кое-что надо было знать… Сколько же будет пересмотрено и переварено в кинозалах ВГИКа, пока я не почувствую и не пойму, что такое настоящее искусство и почему оно так трогает души простых людей. Постепенно найдутся слова, объясняющие мое отношение к героям и их поступкам. Позже с годами появятся слова для диалога с автором от имени нас, миллионов. И это уже будет, наконец, профессия…