Олег Красин - Солнечный ветер. Книга вторая. Младший брат

Они с Гемином прогнали гуляк, с трудом, привлекая на помощь домашних слуг, перетащили большое тяжелое тело Луция Вера с ложа на постель, где и оставили своего патрона отдыхать.

Утром Луций рассматривал в зеркале синяки на лице. Сейчас он не так следил за внешностью, как раньше. С тех пор как он стал цезарем глаза у него сделались мутными и красными после частых попоек, нижняя губа отвисла, а изо рта постоянно доносился противный запах перегара. Еще эти вчерашние синяки.

Он ощупал правую скулу, по которой расползалось фиолетовой пятно. Нижняя разбитая губа распухла и немного кровоточила. К его досаде, в зубах стало трудно зажимать серебряные зубочистки, к которым он привык в последнее время. Да, неприятно таким появляться на публике, но ничего не попишешь, пусть встречают его каков он есть.

Он вдруг ощутил, что в нем что-то изменилось, сместилось в душе, может даже сломалось. Он все это время пытался доказать сначала родному отцу Цейонию, потом приемному отцу Антонину Пию, а затем уже и Марку, что достоин быть сыном и братом. Теперь ничего доказывать не нужно. Он добежал до финиша, выиграл соревнование среди других бегунов и получил лавровый венок на голову. Все, конец пути – на нем пурпурная тога. Отныне абсолютно неважно один ли он ее носит или делит еще с кем-то. Он император Рима.

На него из зеркала выглянуло лицо бывшей некогда престарелой любовницы Цецилии, зазвучал ее презрительный голос. «Ты, Луций, будет всегда вторым после Марка», – говорила она и злобно улыбалась, ведь он, Луций, выдал ее мужа-заговорщика Антонину Пию. Но от слов Цецилии он отмахивается как от досадливой мухи, мешающей насладиться обедом. «Старая дура! – мысленно отвечает он. – Не сбылось твое пророчество. Теперь я не второй, а равный Марку. Мы оба цезари. Отныне я Прима, а не Секунд».

Он хочет добавить к этим словам еще одну мысль, но она так и остается в голове, не переданная зеркальному духу Цецилии. Мысль такая: в чем-то они с Марком могли бы походить на двуликого Януса, венчая мощное тело государства двумя одинаковыми физиономиями, и походили, если бы у Луция была нужда корчить из себя человека, подобного брату.

Эти мысли его успокаивают, выпив несколько бокалов вина, он, в одиночестве, без всегдашней компании из Агаклита, Гемина и Коды, оказавшихся слабаками и дрыхнущих в дальних комнатах дворца, дает команду отправляться на скачки. Там сегодня будет Марк, им надо продемонстрировать величие объединенной власти.

Правление дуумвиров многим казалось странным и недолговечным. Они же, Луций и Марк, показали всем, что можно спокойно управлять без ссор, интриг и соперничества. К тому же ему, Луцию, вся власть не нужна, достаточно того, что имеет. Если Марку нравиться сидеть на скучных заседаниях, разбирать чужие нудные жалобы, вникать в каждую просьбу, попадавшую к нему на стол из самых отдаленных закоулков страны, то пусть этим и занимается. Он, Луций, препятствовать не будет. Главное, чтобы Марк не мешал ему чувствовать гладкое движение души, как учили некогда эпикурейцы.

Луций всегда был их приверженцем в отличие от Марка – тот восхищался стоиками. Его брат изучал труды самых виднейших, вроде, Зенона, Эпиктета, Сенеки, но Луция не прельщает эта старческая мудрость, заклинания о постоянном самоограничении, смирении воли, умерщвлении желаний. И все ради чего?

Он задумался, но не смог вспомнить, что сулили проповедники безграничного терпения тем, кто достигнет финала в своих исканиях, придет к согласию с собою. Воскрешение души из огненного хаоса? Гармонию сердца? Нет, это не для него. Эпикурейцы проповедовали понятную цель, заключающуюся в достижении удовольствий, и Луций был с ними согласен. Только Эпикур подразумевал не чувственные удовольствия, а освобождение души от тревоги и страхов. В отличие от него Луций считал наоборот: именно в телесных наслаждениях заключался источник счастья, только они помогали обрести душевное равновесие. «Бани, вино и любовь, до старости будем мы вместе!» – таков его девиз, и эти слова он готов повторять многократно.

Что же и Эпикуру можно было бы поучиться у Луция кое-чему, имей древний философ возможность жить вечно.

На скачки он отправился, захватив с собой высокомерного Никомеда и многочисленных клиентов, обычно толпящихся во дворце Тиберия в надежде на случайные милости. Неформальный глава партии зеленых Луций всегда поддерживал своих. Он первый начал давать золотые ауреусы за победы лошадям, а не авригам 9, впечатлив экстравагантностью римское общество. Особым вниманием Луций удостаивал коня по кличке Крылатый, принадлежащего зеленым. В сопровождении большой свиты он приходил в конюшни, набирая в ладони пригоршни изюма и орешки, клал их в конские ясли. С явным удовольствием, написанном на лице, Луций трепал коня по холке, гладил шелковистую кожу, трогал жесткую гриву.