Екатерина Франк - Под флагом цвета крови и свободы

– Утром прибыли Фрэнсис Морено и с ней человек, назвавшийся посыльным от Антонио.

– Антонио – Антонио Морено и его жена?.. Разве они не мертвы уже много лет? – совершенно перестал понимать что-либо старый боцман. Рэдфорд поджал губы:

– Я тоже так думал, но Фрэнсис я знаю много лет и не спутал бы ее ни с одной другой женщиной. Что до Антонио… – На мгновение он задумался, однако продолжил: – Переданная им информация совпадает с вашей. Между Джеймсом Рочестером и этим Гарсией определенно есть сговор, направленный против нас. Рэнди, – обратился он к одному из сопровождающих, – немедленно разыщи всех капитанов на острове и передай, что я приказываю выдвигаться к Тортуге. Пошлите весть к мистеру Мердоку и мистеру Скэлли, пусть сделают то же самое! Нам нужны будут большие силы, чем те, которыми мы располагаем сейчас. Идемте со мной, – кивнул он Макферсону и остальным членам команды «Попутного ветра», небрежно и покровительственно одновременно сжимая плечо стоявшего рядом Роджера. – Вас накормят и дадут кров, а раненым окажут помощь. Завтра мы отправимся в путь!

У капитана Гарсии под командованием было восемь судов. Эрнеста, с детства с какой-то явно передавшейся ей через испанскую кровь страстью обожавшая огромные, тяжеловесные и могучие галеоны, к концу первого дня повторяла себе их названия: «Бесстрашный» – гигантский флагман, в чреве которого прятались длинные пушечные батареи; «Верность Испании» – с высоким ютом и красивейшей формы бортами, изящно сходившимися к форштевню и распускавшимися обширной кормой; «Кровь и честь» – мрачный и темный, с выкрашенными в коричнево–бурый цвет парусами, прямо–таки источавший угрозу; «Несокрушимый» – из светлого дерева, с лучшими и лихими абордажниками во всей команде Гарсии, состоявшей из более чем восьмисот человек; «Месть тысячи морей» – миниатюрнее своих собратьев, но с бритвенно–острым бушпритом, словно в любую секунду готовым протаранить любое судно противника, и отметками на обоих бортах, облегчающими процесс килевания пленных; «Величие победы» – тяжеловесный и массивный, оснащенный наикрупнокалибернейшими из орудий; «Память потомков» – прокрашенный каким-то интересным способом, придающим дереву цвет чуть темнее расплавленного золота; и «Вечная слава» – окруженный огромной короной из сияющих белизной парусов, самый маневренный и быстрый из всех восьми галеонов.

Увидь мистер Дойли это великолепие – он, наверное, принялся бы долго и вдохновенно говорить что-то откровенно заумное, желая скрыть собственное восхищение и не зная, что блестящие глаза давно выдали его со всеми потрохами… Мистер Дойли не мог ничего увидеть – он был мертв, и Эрнесте порой казалось, что она тоже уже не живет, а лишь ходит, двигается, смотрит вокруг себя, как беспокойный призрак, привязанный к миру живых только собственной целью.

Джека, как она успела узнать, перевели на другой галеон, «Кровь и честь» – должно быть, опасались неожиданной попытки его освобождения, но Эрнеста не сильно обнадеживалась: против такой армады действовать силой означало почти гарантированный проигрыш. Оставались лишь хитрость и неожиданность, единственное ее оружие – и девушка молилась, чтобы Рэдфорду хватило сил продержаться до тех пор, пока она не придумает свой план. Оставалось уповать на то, что пиратский капитан был нужен испанцам живым, пока они не получат бумаги; в том же, что его подвергнут пыткам в любом случае, Морено уже не сомневалась.

Ей выдали карту; первый, пробный фарватер она чертила прямо под пристальным наблюдением капитана Гарсии, демонстративно не делая вычислений на бумаге и как можно меньше пользуясь приборами – обычно Эрнеста так не делала, предпочитая перестраховаться, но на испанцев нужно было произвести впечатление. По–видимому, у нее это получилось: когда она закончила, за ее спиной собрался уже целый консилиум из офицеров, старавшихся найти в предложенном маршруте недостатки. В том, что у них ничего не получится, Эрнеста даже не сомневалась, неудобно для них расправляя плечи и закрывая таким образом полкарты; спустя десять минут сдались самые яростные критики.

Гарсия был доволен. Она читала это как в теплеющих искрах в его глазах, так и в том, что он теперь снова обращался к ней по–испански, не утруждаясь английской речью вообще. С одной стороны, это было хорошо, однако теперь от Морено требовался постоянный контроль над собой: этот язык она хоть и знала лучше большинства европейских, но все же недостаточно хорошо, чтобы не допускать ошибок в разговоре совсем и сходу подбирать слова. Благодаря урокам отца ее испанский был довольно беглым и практически лишенным акцента, однако Эрнеста успела порядочно забыть его за многие годы и теперь лихорадочно вспоминала нужные слова и обороты – что-то подсказывало ей, что с Гарсией на его территории на английский лучше даже не переходить.