Лариса Шкатула - Казачья доля - воля-неволя

Василий сделал вид, что смутился.

– За столом женщины, что они обо мне подумают!

– Ничего, Василько, – проговорила раскрасневшаяся от вина и смеха одна из невесток. – А ты в нужных местах помолчи, мы и так поймем.

За столом зашумели.

– Говори, чего там. Или, может, молодой жены стесняешься?

– Ничего, стыдно станет, я уши заткну! – под общий смех сообщила Люба.

– Ну, слухайте, – покашлял Василий. – Вышло так, что наш повар съел, может, свою вчерашнюю еду, или кто его чем угостил, а только у него живот не на шутку разболелся. Поставил меня десятник казакам кулеш варить. Я же не умею, говорю. А он мне: главное, побольше перцу положи, да посолить не забудь. Ну, я, понятное дело, воду посолил, а перец руками размял, чтобы погорьчей было. Стал ждать, когда вода закипит. Ведь Ванька, больной наш кухарь, недалече лежал, и подсказывал мне, что да как. С горем пополам кулеш сварил. И тут… понадобилось мне отойти по малой нужде. Когда я обратно прибежал, казаки уж думали, турки на нас напали, потому что я прыгал и орал так, что на много верст было слышно…

За столом опять дружно засмеялись, а Люба покраснела. Как он может такое рассказывать при отце, при матери? Но те будто и не замечали. И она, в конце концов, осмелела, да и выпила вина не как прежде, только пригубливая, а глядя на остальных невесток. Полстакана! И кровь ее сразу забурлила, на щеках румянец появился. А Василий между тем продолжал свои байки уже без подталкивания.

– А еще был случай, не при мне, конечно, я тогда еще малой был… Было это при жизни великого гетмана Потемкина Григория Александровича. Как-то вызвал он к себе наказного атамана и говорит: «Тут у нас на нехорошем деле офицер попался. Не то, чтобы вовсе был плох, но закон нарушил. Надо его пожурить. – «Надо, так пожурим», – говорит атаман. На другой день Потемкин его спрашивает: «Ну, что, пожурили?» – «Еще как пожурили! На землю повалили, да киями как влупили, не сразу и поднялся!» – «Как же вы смогли, бить майора?» – «Ой, и не говори, батько гетман! Еле вчетвером повалили. Здоровый бугай, никак не давался… А то, что майор, так никто у него звания не отнимал, так майором и остался…»

Наверное, казаки его любят. Служба казачья не шибко веселая, вдали от дома, и, если бы не такие весельчаки и балагуры, совсем было бы плохо.

– А однажды я русалку видел.

За столом все дружно ахнули. Видно, этого рассказа они еще не слышали.

– Русалку? – гоготнул отец Василия. – Бывало, казаки брехали, что они на Ивана Купала из реки выходят, но чтобы видеть… Обычно говорят, вон тот говорит, что его друг говорит, что ему рассказывали, но чтобы самому…

– Было так. Ранило меня в стычке с турками.

Он посмотрел в округлившиеся от сострадания глаза Любы и подмигнул ей.

– Не сильно ранило. Шашка на замахе рукав зацепила, рубанула не до кости. Лекарь рану перевязал, какой-то мазью намазал: не то с подорожником, не то еще с какой травой, он их со смальцем растирал. Завернулся я в бурку, да и прилег возле костра. Тепло, рука почти не болит. Разморило меня. Казак, помню, у огня сидел – остальные, кроме дозорных спать пошли, а он на огонь поглядывал, да потихоньку самогон потягивал… Помню, я уже второй сон видел, как услышал голос дозорного: «Васька, слухай, дивка якась за собой кличе, може пийдешь? Я вже сильно много выпил». Верите, я сначала подумал, его голос мне снится: какие там девки в голой степи? До ближайшей станицы, почитай двадцать верст… Пригляделся, а на ней такое платьишко белое, но сквозь него все видно…

– Ай, стыд какой! – ахнула свекровь.

– Ты не помнишь, и правда на Ивана Купала было? – спросила одна из невесток.

– Не помню, – отмахнулся Василий. – Дозорный смотрел-смотрел на нее, да и говорит: «Схожу-ка я за нею…» Тут я окончательно проснулся: «Я тебе пойду!» А он будто с ума сошел, рвется из рук. Чувствую, мне его не удержать…

– И что? – вздохнули за столом.

– Пришлось кулаком успокоить. На девку глянул, а она как будто растаяла. На другой день посмотрели – ни следа. Даже трава нигде не примята.

Люба и сама слушала, затаив дыхание. Надо же, какие случаи с ее мужем случались! Тогда, наверное, она впервые о Василии подумала: мой муж.

Верховой, не сходя с коня, застучал в ворота деревянной рукояткой кнута:

– Люди, сход собирается, сход! Атаман приказывает всем к правлению ехать.

Михаил Андреевич и Семен вывели из конюшни для себя лошадей. Старший Гречко взял Смелого, а младший своего Щирого. Такой сбор нельзя пропустить.