Мэгги О'Фаррелл - Хамнет

— Ни в чем ты, милая, не виновата, — заверила ее Агнес, — совершенно не виновата. Им тоже овладела лихорадка, но мы не смогли вылечить ее. И мы все должны постараться стойко вынести нашу потерю. — Поглаживая дочь по спине, она спросила: — Ты хочешь увидеть его?

Мэри пока оставила голову Хамнета открытой. Подойдя к нему, Джудит прижала к груди сцепленные руки и взглянула на брата. Выражение ее лица в каком-то странном круговом смешении отражало то неверие и испуг, то жалость и горе.

— Неужели это действительно Хамнет? — охнув, прошептала она.

Агнес, стоявшая рядом, кивнула.

— Но он не похож на него.

— Верно, сам он уже далеко, — кивнув, согласилась мать.

— Как далеко?

— На пути… — Она сделала глубокий вдох и, затаив дыхание, выдавила: — На пути к Небесам. Но его тело осталось на земле. И нам надо как можно лучше позаботиться о нем.

Джудит осторожно коснулась щеки своего двойняшки. Слезы заструились по ее щекам, обгоняя друг друга. Она всегда плакала очень крупными слезами, похожими на тяжелые жемчужины, как это ни было странно при хрупкости и худобе ее фигуры. Девочка возмущенно тряхнула головой.

— Неужели он больше не вернется к нам? — потрясенная горем, спросила она.

И Агнес внезапно осознала, что способна вынести все, кроме горестных страданий ее ребенка. Она могла вынести разлуку, болезнь, удары судьбы, роды, лишения, голод, несправедливость и одиночество, но только не это: боль дочки, смотревшей на своего умершего брата. Страдания сестры, рыдавшей о своем потерянном брате. Терзания раздираемого горем ребенка.

Впервые невольные слезы обожгли и глаза Агнес. Они заполнили ее глаза, затуманив зрение, и хлынули вниз по ее щекам, сбегая по шее, увлажняя фартук, и, проникая под платье, холодили кожу. Эти слезы, казалось, зарождались не только в глазах, а рвались из каждой клеточки ее тела. Все ее существо страдало, тоскуя и скорбя, по своему ушедшему сыну, переживая за оставшихся его сестер, за своего далекого мужа, за всех своих родных. Однако, собравшись с духом, она честно сказала:

— Да, моя милая, он больше никогда не вернется.

В комнату проник робкий свет первых рассветных лучей. Пригладив швы на коленях и плечах, Агнес сделала последние стежки на саване. Выжав использованные салфетки и выплеснув воду из мисок, Мэри уже успела подмести пол, собрав в совок упавшие листья, цветы и травы. Джудит прижалась щекой к покрытому саваном плечу брата. Из большого дома пришла Сюзанна, она сидела рядом с сестрой, опустив голову.

Подготовка практически завершилась. Чистый и зашитый в белый саван, он был готов к похоронам.

Агнес вдруг осознала, что мозг ее, точно встающая на дыбы лошадь перед рвом, отказывается думать о могиле. Она вполне представляла себе, как все пойдут в церковь — возможно, его понесут Бартоломью с Гилбертом и Джоном; могла представить, как священник проведет погребальную службу. Но совершенно не могла представить того, как его тело опустят могилу, в темную яму, где он скроется под землей навсегда. Это же невозможно даже вообразить. Она не могла допустить, что такое произойдет с ее ребенком.

Уже в третий или четвертый раз она безуспешно пыталась вдеть нитку в иголку — оставалось зашить ткань савана над его лицом, так надо, она должна все доделать, — но нитка стала толще, чем раньше, ее кончик растрепался и, при всем старании, не желал пролезать в ушко иглы. Она смочила кончик слюной, когда дверь задрожала под чьими-то громоподобными ударами.

Агнес озадаченно подняла голову. Джудит, захныкав, испуганно взглянула в сторону двери. Оглянулась и сидевшая у камина Мэри.

— Кто бы это мог быть? — удивилась она.

Агнес положила иголку. Все четверо встали. Стук возобновился: череда резких сильных ударов.

На какое-то безумное мгновение Агнес подумала, что очередная беда стучится в ее дом, желая забрать других ее детей, забрать и ее мальчика до того, как она полностью закончит приготовления. Ведь еще слишком рано для прихода соболезнующих родственников и соседей или для могильщиков, присланных городскими чиновниками, чтобы насильно унести тело. Должно быть, какой-то призрак, грозный дух смерти ломится в их дом. Но по чью душу он явился?

И вновь раздался громкий стук: мощные удары чередовались с легким перестуком. Дверь задрожала в петлях.

— Кто там? — смело крикнула она, хотя как раз смелости ей сейчас очень не хватало.

Засов поднялся, дверь распахнулась, и вдруг, наклонившись, чтобы не удариться о притолоку, в комнату вступил ее муж, его дорожный костюм и голова потемнели и промокли от дождя, пряди волос облепили щеки. Лицо его выглядело бледным, безумно встревоженным, глаза покраснели от бессонницы.