Мэгги О'Фаррелл - Хамнет

Четыре или пять блох, одна из которых раньше жила на обезьянке, остались в гамаке, где лежала кошка. Шустрая обезьянья блоха была исполнена решимости успешно выжить в земном мире. Попрыгав и поскакав по храпевшему мичману, она устроилась в его теплой и влажной подмышке, где вволю насосалась драгоценной, богато сдобренной алкоголем кровью моряка.

Три дня спустя, когда корабль, миновав Дамаск, уже взял курс на Алеппо, рулевой зашел в каюту капитана и доложил, что мичман приболел и отлеживается внизу. Не отрываясь от изучения карт и показаний секстанта, капитан кивнул и тут же выбросил из головы это сообщение.

На следующий день, когда он вышел на верхнюю палубу, ему сообщили, что мичманом овладело бешенство, изо рта у него идет пена, а голова скособочилась от опухоли на шее. Хмуро выслушав очередной доклад рулевого, капитан приказал корабельному врачу навестить больного. Поохав, рулевой добавил, что некоторые из корабельных кошек, похоже, сдохли.

Оглянувшись, капитан посмотрел на рулевого. На лице капитана отразились беспокойство и досада.

— Кошки, говорите? — Рулевой почтительно кивнул, опустив глаза. — Очень странно. — На мгновение задумавшись, капитан, щелкнув пальцами, показал в сторону моря: — Выбрасывайте их за борт.

Всех трех сдохших кошек связали хвостами и выбросили в Средиземное море. Высунувшись из люка на палубу, юнга проводил их взглядом, вытирая глаза концом своего красного платка.

Вскоре они пристали к причалу в Алеппо, где выгрузили основной груз гвоздики и часть закупленных кофейных бобов, а несколько десятков крыс сами сбежали на берег. Судовой врач постучал в капитанскою каюту, где капитан со вторым помощником обсуждали погодные условия и стратегию дальнейшего плавания.

— Вот и вы, — сказал капитан, — ну как там наш приболевший… мичман?

— Умер, сэр, — ответил врач, почесав голову под париком и подавив отрыжку.

Капитан, нахмурившись, оценил состояние врача, отметив скособоченный парик и сильный запах рома.

— По какой причине?

Врач, в основном поднаторевший в качестве костоправа и зубодера, возвел глаза к низкому, обшитому досками потолку каюты, словно пытался найти там нужный ответ.

— Лихорадка, сэр, — изрек он с пьяной решимостью.

— Лихорадка?

— Вероятно, особый вид африканской лихорадки, — туманно пояснил он, — таково мое мнение. Он весь покрылся черными пятнами, понимаете, на руках и ногах, и также в более интимным местах, о которых неудобно упоминать здесь, в этом благоприятном для здоровья месте, и посему, в силу необходимости, я сделал вывод, что он заболел, должно быть, где-то…

— Ясно, — оборвал его капитан, отвернувшись от врача и воззрившись снова на карты, — он счел, что узнал все необходимое.

— Сэр, — прочистив горло, сказал второй помощник, — придется организовать морские похороны.

Мичмана завернули в парусину и подняли на верхнюю палубу. Близко стоявшие моряки прикрыли носы и рты платками: от трупа исходила сильная вонь. Капитан прочел краткую молитву из Библии; он тоже с трудом терпел исходящий от трупа запах, несмотря на то что плавал уже четверть века и сбился со счета в количестве проведенных водных погребений.

— Во имя Отца, — провозгласил в итоге капитан, повысив голос, чтобы заглушить сдавленные позывы к рвоте за его спиной, — и Сына и Святого Духа, мы вверяем тело сие морским волнам.

— Вы, — он призвал жестом двух ближайших к нему моряков, — поднимите его… и предайте… да… за борт.

С позеленевшими лицами они бросились к трупу, подняли его и сбросили за борт.

Неспокойная, волнистая поверхность Средиземного моря сразу скрыла тело мичмана.

К тому времени, когда они достигли Константинополя, имея заказ на доставку партии северных мехов, все кошки на корабле передохли и увеличившееся число крыс стало сильно осложнять жизнь.

— Крысы прогрызли ящики и добрались до запасов сушеного мяса, — доложил капитану второй помощник, — сегодня утром в камбузе оказалось штук пятнадцать или шестнадцать. Команда деморализована, — устремив взгляд в иллюминатор на линию горизонта, сообщил он, — за сегодняшнюю ночь заболело еще несколько человек.

Сначала умерло двое, потом третий, а к утру скончался четвертый. Все от той же африканской лихорадки, от которой распухает шея, кожа краснеет, покрывается волдырями, а местами чернеет. Капитану пришлось сделать внеплановую остановку на острове Рагуза, чтобы избежать неразберихи в ходе дальнейшего плавания и нанять матросов без поручительств или рекомендаций. Новые матросы поглядывали хитрыми глазками и скалились, показывая кривые и обломанные зубы; они держались особняком и почти не разговаривали, лишь иногда общались на каком-то польском наречии. Мэнская команда не доверяла им, но вынужденно общалась с ними и делила жилье.