Мэгги О'Фаррелл - Хамнет

За несколько месяцев до того, как Джудит слегла в постель, когда 1596 год пришел на смену 1595-му, мастер-стеклодув, поднаторевший в искусстве наложения пяти или шести цветов при изготовлении бусин, украшенных разноцветными звездочками или цветочками в технике, известной как millefiori [6] Миллефиори (millefiori, ит. — тысяча цветов) — разновидность мозаичного стекла, как правило, с цветочным узором; поверхность готового изделия напоминает цветущий луг, чем и объясняется название. , на мгновение отвлекся на шум драки, вспыхнувшей между истопниками в мастерской, рука его сорвалась, и два пальца попали в ревущее белое пламя, где мгновением раньше плавилась стеклянная заготовка, вытягиваемая в пластичную массу. Боль была настолько сильна, что превосходила пределы ощущений, и в первый момент мастер вовсе ничего не почувствовал; он не мог понять, что случилось и почему все уставились на него, а потом бросились к нему. Запахло жареным мясом, и возникшую вокруг него страшную суету прорезал дикий, почти волчий вой.

В результате тот день закончился двумя ампутациями.

На следующий день один из его учеников упаковывал в шкатулки маленькие бусины всех цветов радуги. И он не знал, что мастер-стеклодув — сидевший в то время дома, перевязанный и оцепеневший от дозы макового сиропа, — укладывая бусины, обычно прокладывает их древесной стружкой и песком, чтобы избежать повреждений. Ученик же просто взял с пола мастерской пригоршню ветоши и плотно прикрыл бусины, которые выглядели словно множество крошечных, тревожных глазок, осуждающе смотревших на него.

В Александрии, на противоположном берегу Средиземного моря, в точности в это время, юнге пришлось покинуть корабль, чтобы за полмира от Стратфорда начать цепь трагических случайностей, в результате которых Джудит заболела чумой. Должно быть, он получил приказ сойти на берег и закупить провиант для его голодных и переутомленных работой товарищей по плаванию.

И он отправился на берег.

Юнга спустился по сходням, сжимая кошелек, полученный от мичмана вместе с резким и сильным пинком под зад, что объясняло внезапную хромоту парня.

Его товарищи выгружали ящики с малазийской гвоздикой и индийской индигоферой, прежде чем вновь загрузить в трюмы мешки с кофейными бобами и тюки с тканями.

После нескольких недель плавания причал показался юнге удручающе твердым и непоколебимым. Тем не менее он вразвалочку направился к заведению, явно смахивавшему на таверну, прошел мимо прилавка с обжаренными в специях орехами и мимо женщины, накрутившей на шею змею вместо шарфа. Остановившись, он поглазел на человека, державшего на золотой цепи обезьянку. Почему? Да просто ему не приходилось раньше видеть обезьян. И он вообще любил животных. И к тому же он был ненамного старше Хамнета, который в это самое время сидел в холодном зимнем школьном классе, наблюдая, как учитель раздает роговые [7] Обычные книги для чтения, переплетенные в чистый пергамент, назывались роговыми, поскольку казалось, что переплет сделан из рога. книги греческой поэзии.

В далеком порту Александрии сидела на цепи обезьянка в красной курточке и такого же цвета шапочке; ее спинка мягко изгибалась, как у щенка, хотя мордочка выглядела вполне по-человечьи, когда она взглянула на парня.

Юнга — парнишка родом с острова Мэн — смотрел на обезьянку так же заинтересованно, как и она на него. Животное склонило набок голову с блестящими бусинами глаз и тихо залопотало что-то, причмокивая, слабым писклявым голоском. Пареньку вдруг сразу вспомнился один музыкальный инструмент, на котором его дядя с острова Мэн играл на праздничных собраниях, и на мгновение перед мысленным взором юнги промелькнула церковь, где венчалась его сестра, праздничное застолье на свадьбе кузины, уютная кухня в доме его детства, где мать частенько потрошила рыбу и твердила ему, чтобы ел аккуратнее, вытер суп с рубашки, быстро доел все до конца и не забыл начистить свои башмаки. Где его дядя поигрывал на флейте и все говорили на его родном языке, никто не орал на него, не раздавал суровые пинки и приказы, а по вечерам все развлекались, танцуя и распевая песни. Жгучие слезы навернулись на глаза юнги, а обезьянка, еще присматриваясь к нему с каким-то осмысленным, понимающим взглядом, вдруг протянула к нему лапку.

Пальчики на этой обезьяньей руке показались парню и знакомыми, и странными. Темные и блестящие, как начищенная обувная кожа, и с ноготками, похожими на яблочные косточки. Хотя на ее ладошке, так же как у него самого, отпечаталась сеточка тонких линий, они-то и сблизили их прямо там под растущими на причале пальмами, породив объединяющее сочувствие, какое только может возникнуть между человеком и животным. Парню вдруг показалось, что эта золотая цепь закручена вокруг его собственной шеи; обезьянка, казалось, поняла грусть юноши, его тоску по дому, боль от синяков на ногах, волдырей и мозолей на ладонях, от слезающей со спины кожи, обгоравшей долгие месяцы под безжалостным океанским солнцем.