Проспер Мериме - Хроника времен Карла IX

— Кто вы такой? — спросил тот, не ломая печати.

— Один из ваших друзей, — ответил старик сиплым голосом и тотчас же вышел.

— Я видел, как нынче утром этот старик выходил из владений Гизов, — сказал молодой дворянин.

— Это магик, — крикнул другой.

— Отравитель, — крикнул третий.

— Герцог Гиз послал его отравить господина адмирала.

— Отравить меня? — спросил адмирал, в сомнении пожимая плечами. — Отравить меня письмом?

— Вспомните о перчатках Наваррской королевы! [40] «Причиной ее смерти, — пишет д’Обинье («Всеобщая история», т. I, гл. 2), — был яд, отравивший ей мозг посредством надушенных перчаток: способ некоего Рене-флорентинца, ставшего после сего ненавистным даже для врагов этой принцессы». — воскликнул Бониссан.

— В отравленные перчатки я так же не верю, как и в отравленное письмо, но я твердо верю, что герцог Гиз не может совершить подлого поступка.

Он собрался сломать печать, как вдруг Бониссан бросился к нему и вырвал письмо из рук со словами:

— Не распечатывайте его, чтобы не вдохнуть смертельный яд.

Все присутствующие столпились вокруг адмирала, который старался освободиться от Бониссана.

— Я вижу, что из письма выходит черный дым, — закричал кто-то.

— Бросьте его, бросьте его! — раздался общий крик.

— Оставьте меня, безумцы, — говорил адмирал, отбиваясь. В минуту этой своеобразной борьбы бумага выпала на пол.

— Самуэль, друг мой, — воскликнул Бониссан, — покажи себя верным слугой, вскрой пакет и передай своему господину только после того, как сам убедишься, что в нем нет ничего подозрительного и страшного.

Поручение не пришлось по вкусу управляющему. Мержи без колебании поднял письмо и вскрыл печать, и тотчас же вокруг него образовалась пустота: все отодвинулись, словно взрывчатый снаряд должен был разорваться. Тем временем из пакета не вышло никакого зловредного дыма, никто даже не чихнул. В конверте, которого все испугались, был только довольно грязный лист бумаги, на котором виднелись несколько строк, вот и все.

Те же самые люди, которые только что отшатнулись, первые подошли со смехом, как только исчез всякий намек на опасность.

— Что значит эта дерзость? — воскликнул Колиньи гневно, освобождаясь при этом из рук Бониссана. — Распечатывать письмо, адресованное мне!

— Господин адмирал, если бы, к несчастью, в этом пакете был тончайший яд, способный остановить ваше дыхание, то лучше было бы стать жертвою смерти молодцу вроде меня, чем вам, жизнь которого неисчислимо драгоценна для дела веры.

Восхищенный шопот раздался вокруг. Колиньи сердечно пожал руку и, минуту промолчав, ласково обратился к молодому человеку:

— Уж если ты сделал так, что письмо распечатано, то прочти сам, что в нем написано.

Мержи немедленно прочел следующее:

«Небо на западе залито кровавым светом, звезды исчезли с небосвода, и пламенные мечи появились в воздухе. Надо ослепнуть, чтобы не понять сих пророческих знамений. Гаспар, препояшься мечом, пристегни шпоры, иначе по прошествии немногих дней враны будут пировать на твоем трупе».

— Враны! Несомненно, вороном он называет Гиза. Обратите внимание на первую букву. [41] Игра слов, не передаваемая в переводе. Слово geais по-французски служит названием птицы из породы воронов-хищников; это трупная сойка или пестрый ворон. Фамилия Гизов (Guise) начинается с той же буквы. Примечание переводчика .

Адмирал пренебрежительно пожал плечами. Кругом все стояли молча, но без слов понятно было, что это пророчество возымело действие.

— Однако, сколько в Париже людей, занятых только глупостями, — холодно сказал Колиньи. — Разве не говорил кто-то, что в Париже около десяти тысяч бездельников, живущих только тем, что предсказывают будущее!

— Не следует пренебрегать этим советом, — сказал капитан пехоты. — Герцог Гиз довольно открыто заявил, что он не будет спать спокойно, пока не вонзит вам шпаги в живот.

— Убийце очень легко к вам проникнуть и нанести удар, — добавил Бониссан. — На вашем месте я не иначе отправлялся бы в Лувр, как в панцыре.

— Полно, товарищи, — ответил адмирал, — не к нам, старикам-солдатам, направятся убийцы. Они нас больше боятся, чем мы их.

После этого несколько времени он разговаривал о фландрской кампании и положении вероисповедных дел. Многие вручали ему просьбы для передачи королю. Он принимал их милостиво и для каждого посетителя находил ласковое слово. Часы пробили десять. Он приказал подать свою шляпу и перчатки, чтобы отправиться в Луврский дворец. Иные простились с ним, но большинство последовало за адмиралом, чтобы служить ему свитой и охраной в одно и то же время.