Проспер Мериме - Хроника времен Карла IX

— Это от моего старого товарища, барона де-Мержи, — произнес он, — а вы так на него похожи, молодой человек, что должны быть ему сыном.

— Сударь, мой отец хотел бы очень, несмотря на старость, приехать лично передать вам свое почтение.

— Господа, — сказал Колиньи, прочтя письмо и оглядываясь на окружающих, — представляю вам сына барона де-Мержи, проехавшего больше двухсот миль, чтобы присоединиться к нашему делу. Кажется, для фландрского похода у нас не будет нехватки в добровольцах. Господа, прошу вас любить и жаловать молодого человека. К его отцу вы все питаете высокое уважение.

И тотчас же человек двадцать обступили Мержи с приветствиями и предложениями услуг.

— А были ли вы уже на войне, мой друг Бернар? — спросил адмирал. — Удалось ли вам понюхать пищальный порох?

Мержи покраснел, отвечая, что ему еще не пришлось испытать счастья в битве за веру.

— Лучше вам поздравить самого себя с тем, что не пришлось ни разу проливать кровь своих сограждан, — ответил ему Колиньи с суровой важностью. — Благодарение богу, кончилась гражданская воина. Вера получила право вздохнуть, и вы, счастливец больший, чем мы, поднимаете оружие только против врагов вашего короля и вашей родины.

Затем, положив руку на плечо молодому человеку, он сказал:

— Я убежден, что вы оправдаете доблесть крови, текущей в ваших жилах. В согласии с намерением вашего родителя вы будете служить вначале среди моих дворян. А когда мы встретимся с испанцами, захватите их знамя и получите чин корнета в моем полку.

— Клянусь вам, — решительно воскликнул Мержи, — сделаться корнетом после первой стычки, иначе у моего отца не будет сына!

— Хорошо, сынок, ты говоришь словами своего родителя. — Потом он крикнул:

— Вот дядя Самуэль — мои управляющий, если тебе нужны деньги на снаряжение, то обращайся к нему.

Управляющий низко поклонился Мержи, но тот поспешил поблагодарить и отказаться.

— Мой отец и мой брат, — произнес он, — дают мне вполне достаточно на жизнь.

— Твой брат?.. Капитан Жорж Мержи — вероотступник с первой гражданской войны…

Мержи грустно попик головою, губы шевельнулись, но слов не было слышно.

— Он храбрый солдат, — продолжал адмирал, — но к чему храбрость без страха божьего! Молодой человек, у тебя в семье ты можешь найти образец, которому ты будешь подражать, и пример, которому не смеешь следовать.

— Я постараюсь подражать славным подвигам моего брата… а не его изменчивости.

— Ну, вот, Бернар, приходи ко мне почаще, считай меня другом; правда, не очень здесь хорошее место для науки добрых нравов, но я надеюсь скоро всех вас увести отсюда и поведу туда, где можете завоевать славу.

Мержи почтительно наклонил голову и отступил к толпе, окружавшей адмирала.

— Господа, — заговорил Колиньи, продолжая разговор, прерванный появлением Мержи. — Со всех сторон имею я добрые вести. Руанские убийцы наказаны…

— Но тулузские еще не понесли кары, — сказал старый священник с липом мрачным и изуверским.

— Ошибаетесь, сударь, я только что получил оттуда весть. К тому же в Тулузе уже приступила к действию паритетная палата [39] По договору, которым кончилась третья гражданская война, во многих судебных парламентах были учреждены судебные палаты, в которых половина советников исповедовала религию Кальвина. Их ведению подлежали дела, возникающие между католиками и протестантами. . Дня не проходит, чтобы его величество не дал нам доказательства равного правосудия для всех вер.

Старый священник недоверчиво покачал головой. Седобородый старик, одетый в черный бархат, воскликнул:

— Его правосудие равно для всех, да! Шатильонов, Монморанси и Гизов, всех вместе хотели бы обезглавить одним ударом Карл — король — и его достойная матушка!

— Говори с большим уважением о короле, метр Бониссан, — строго сказал Колиньи. — Давайте забудем, забудем, наконец, старые счеты, старую месть. Пусть не говорят, что католики лучше нас исполняют божьи предначертания о забвении обид.

— Клянусь костями моего отца, им это легче сделать, чем нам! — пробормотал Бониссан. — Двадцать три мученика только в нашей семье — это не скоро успокоит мою память.

Он еще продолжал говорить с горечью, как вдруг дряхлый старик, с отталкивающей наружностью, закутанный в серый изношенный плащ, вошел на галлерею, растолкал толпу и передал запечатанный пакет Колиньи.