Роберт Лоу - Лев пробуждается

— Будем уповать, они недурно спляшут и заутра, — произнес голос, и Хэл, вздрогнув, обернулся к выступившему из мрака Мори.

«Молодой, с толстой шеей и грудью, как бочка, с возрастом он разжиреет, как его папаша, — подумал Хэл. — Пока же крепок и внушителен в своей изящной суконной рубахе и сюркоте с синим щитом с тремя звездами, ярко сияющими на нем даже во мраке». За ним выступал заморский рыцарь, говоривший по-французски, но бывший фламандцем с каким-то тарабарским именем, которое Хэл тужился припомнить.

— Спит, — сказал он, дернув головой в сторону шатра.

Кивнув, Мори развел руками.

— Неважно, круг выстроился, и нам остается лишь взять своих партнеров и пуститься в пляс, — отозвался он, переходя на французский ради спутника, затем помолчал с набежавшей на губы улыбкой — отчасти нежной, отчасти исполненной горького сожаления. — Я пришел порадеть, чтобы Уоллес соблюл все фигуры танца. У него есть обычай плясать под собственный мотив.

— Присоединитесь ли вы к нам завтра, государь Генри? — спросил иноземный рыцарь, и Хэл моргнул, а потом сообразил, что рыцарь — Бервальд, вдруг вспомнил он, Бервальд де Моравия, фламандский родственник Мори, — приглашает его войти в сотню или близко того всадников — всех, кем располагала шотландская армия, и притом среди них почти ни одного тяжеловооруженного конного рыцаря или сержанта.

Он затряс головой столь истово, что она чуть не оторвалась. Балиус принадлежит Бьюкену, и рисковать им в подобном сражении нельзя, залепетал Хэл, а Грифф чересчур легок, и проку от него будет маловато. Выслушав сие, Эндрю Мори кивнул.

— Так есть, добро, то будет болезненный ураз дня, — мрачно изрек он, а затем кивнул Бервальду, обращаясь к Хэлу. — Победа, — добавил он по-французски, — будет зависеть от пеших, а не конных, как бы сей мой кровник ни желал обратного.

Бервальд промолчал, но его хмурый вид говорил, как не по нраву ему полагаться на голозадых пехотинцев, дико отплясывающих ночь напролет, перед тем как выступить против английской конницы. Тысяча копий, как слыхал Хэл. Он поежился. Тысячи копий вполне довольно — Господи, да половина этого числа просто закопает их, пронеслось у него в голове.

Он подумал об Изабелле и о том, что случится с лагерем, женами и чадами в нем, если бой будет проигран, да притом воцарится паника… Его тянуло к ней, как железо к магнитному камню.

Она была у серых монахов — тиронезийцев из Селкерка, сработавших доброе укрытие из ветвей деревьев и шатровой парусины и отдавших его сразу и под часовню, и под лазарет для недужных — а скоро и умирающих. Хэл застал ее спорящей с хмурым монахом в сутане с капюшоном о том, как лучше лечить больной живот.

— Разжуй лавровые листья, проглоти сок и положи жвачку на пуп, — устало проговорила она. — Он жует и проглатывает листья, не вы. На вашем месте я бы держалась поближе к отхожим местам.

Монах с бледным ликом под капюшоном кивнул и, пошатываясь, побрел прочь; Изабелла обернулась к Хэлу, поднимая глаза и брови навстречу тьме. Дернула головой, и он последовал за ней в занавешенную пологом комнату. Оказавшись внутри, графиня стащила головной убор и поскребла россыпь своих неубранных рыжевато-каштановых волос, упавших на плечи, будто пес, вычесывающий блох, с явным удовольствием.

— Раны Господни, как же хорошо! — воскликнула она. — Сейчас мне бы только вымыться.

Ощутив взгляд Хэла, Изабелла встретилась с ним глазами, держа в руке головной плат, будто обвисшую белую змеиную кожу. Смущенно зардевшись от его откровенного, изумленного взора, она с вызовом поинтересовалась:

— Ну?

— Мои… прошу прощения… вы застали меня врасплох, — пролепетал Хэл, поворачиваясь спиной. Она фыркнула и тут же рассмеялась.

— Нынче вы мало чего обо мне не знаете, Хэл. И вавилонская блудница — самое малое из того. Несчастная жена, подлинно. Несчастная и отвергнутая возлюбленная. И показать свои неприбранные волосы мужчине, не являющемуся моим мужем или родственником, — сущий пустяк. — Графиня опустилась на длинную лавку. — Не хуже, чем упорство негодующих монахов, не дающих тебе на самом деле положить жвачку из листьев на пупок хворого.

— Волос я не ожидал, — признался Хэл.

— Признаю, они нуждаются в причесывании и мытье, — ответила Изабелла, — но уж наверняка они не столь же губительны для очей, как василиск?

— Нет… нет, — начал Хэл и тут заметил ее кривую усмешку. — Нет. Я не ожидал такого обилия — я однажды видел их распущенными и в…