Роберт Лоу - Лев пробуждается

— Сие надлежит свершить, и лучше, ежели сие свершит тот, кого навряд ли узрят склабящимся над рогоносцем, — рек Древлий Храмовник, после чего вручил Хэлу сложенный белый квадрат тонкого полотна с широкой черной полосой поверху. — Сие есть gonfanon [52] Гонфанон — средневековое знамя квадратной формы, всегда заканчивающееся несколькими лентами, вымпелами или полосами. тамплиеров, — поведал он. — Хоть и не еси вполне Бедным Рыцарем, ты прошен послужить таковым, а именно мною, посему таковая хоругвь охранит тебя от обеих сторон. Никто в здравом рассудке не пожелает огневать храмовников, даже граф, коему сказанные вернуша его заблудшую жену.

Хэл не мог найти веской причины отказать человеку, пришедшему ему на выручку на мосту; кроме того, он получил другую просьбу, отправлявшую его в том же самом направлении, и ирония, заключавшаяся в том, от кого именно она исходила, не избегла его внимания. Похоже, сэру Уильяму тоже было кое-что об этом известно, поскольку он поинтересовался — вежливо и невинно — толстячком Биссетом, прибывшим в поисках Генри Сьентклера, и никого иного.

— Подарочек из Дугласа, сэр Уильям, — изрек Хэл, чуть пожав плечами. — Уоллес обещал разыскать этого человека — тот был писцом, или нечто подобное, у Ормсби в Скуне, — и полагали, что оному может быть ведомо нечто об убийстве того каменщика.

Погладив свою седую бороду, Древлий Храмовник кивнул, слушая лишь вполуха.

— Право? И ведомо ли?

— Ничего путного, — развел руками Хэл, сам недоумевая, с какой стати солгал.

Хмыкнув, сэр Уильям похлопал Хэла по плечу, пробудив этим жестом настолько отчетливо воспоминание об отце, что тот чуть не застонал. Ему хотелось вернуться обратно в Хердманстон, оставив эту невнятицу Брюса, Уоллеса, Бьюкена и англичан как можно дальше за спиной, о чем он и высказался вслух.

— Так есть, добро, — промолвил сэр Уильям задумчиво. — Доставь графиню, и с Брюсом для тебя покончено, одначе я бы всерьез призадумался, что сулит тебе грядущее. Уоллес отправился в Данкелд, слыхах аз. Либо осаждать Данди. Али Стерлинг. Зришь, яко сие складывается — его сброд летает, аки навозные мухи и слепни тут, там и повсюду. Он не из таковых, кто выйдет против англичан во поле, что бы там Уишарту ни мнилось.

Он снова похлопал Хэла по плечу.

— Как бы то ни было, сие не твоя печаль. Пускай сия блоха сидит на стене. Отвези сию заблудшую женщину домой, и делу конец, доколе Брюс или я не пришлем весточку. Отошли и сего писаришку Биссета прочь и запамятуй покойных каменщиков — Мощи Христовы, Хэл, ныне трупов в достатке в каждом рву отсель до Берика.

Совет дельный, и Хэл вознамерился последовать ему, возблагодарив Бога за то, что ускользнул от угрозы Длинноногого настолько легко. И все же тайна продолжала то и дело досаждать, будто камешек в башмаке, — когда «оная заблудшая жена» давала шанс.

Графиня Бьюкенская, удрученно думал Хэл, воплощает и досаду, и восторг одновременно. Одета в свое единственное платье — зеленое, подогнанное по фигуре, с болтающимися рукавами, потому что при ней нет камеристки, чтобы зашивать их на ней. Обута во все те же поношенные сапожки для верховой езды, которые Хэл видел в Дугласе. И все же сейчас она блистала барбеттом под подбородком, опрятной шапочкой ему под стать и улыбкой, ни разу не коснувшейся ее глаз, сидя на женском седле на иноходце, потому что горячего Балиуса вверила Хэлу.

— Не пристало мне, — обаятельно провозгласила Изабелла, — возвращаться, раздвинув ноги, на боевом коне, по мнению графа Каррикского и сэра Уильяма Сьентклера, а равно и всякого прочего члена света державы, каковой может встретиться по пути и будет иметь мнение на сей счет. — Она с лязгом сомкнула зубы, чтобы не сказать больше, и улыбнулась еще шире. — Посему, будучи рыцарем, вам надлежит доставить животное домой, в конюшню графа Бьюкенского.

Хэл пролепетал какую-то банальность, что будет печься о животном пуще шелка и злата, но на самом деле после Гриффа он почувствовал себя ужасно далеко от земли, ощущая неудержимую мощь коня на каждом шагу.

Ему вообще не следовало бы садиться на него — ни один здравомыслящий рыцарь не оседлает боевого коня, если только не снаряжается на битву, а кроме того, это еще и чужой конь. Как отметила Изабелла — бодро, весело, будто поющий крапивник, — она уже, наверное, сгубила животное, используя его вместо заурядного иноходца, но поскольку он стоял в конюшне в Балмулло, принадлежавшей ей по праву, могла дать соизволение и дала его.