Виктор Иутин - Кровавый скипетр

Плакали люди на площади. Иоанн, смахнув выступившую слезу, обернулся к Макарию, стоявшему подле представителей духовенства, о чем-то тихо сказал ему. Из окна дворца на своего мужа глядела Анастасия – смиренная и тихая красавица. Ее глаза тоже блестели от слез, от счастливой улыбки на щеках образовались две милые ямочки. Она была счастлива. Был счастлив и народ на площади…

Интересы знати при решениях собора учитывались менее всего – молодой царь и уж тем более его «безродные» советники знали, что их власть и влияние необходимо ограничить. Помимо прочего теперь на них можно было и челобитные писать – хватит бесчинства! Все, кто ослушался, не по закону ограбил горожанина, мзду взял – понесут наказание! Роптали бояре, недовольно сопели, когда лишали их многих прав в пользу служилых людей, но смирились. А как иначе? На стороне государя и сам митрополит, да и теперь он не просто великий князь – царь! Решено было исправить Судебник Ивана Великого – вот тогда было время кропотливой, тяжелой работы, порой приходилось вовсе не спать, и когда тяжело становилось, Лешка Адашев подбадривал словами: «Государь! Ты новую державу основал, коей не правили деды и прадеды твои! Тебе ее и обустраивать! Мужайся!»

Вошли в покои спальники, готовые одевать государя. Иоанн поднялся с креслица, скинул татарский парчовый халат и стоял, позволяя слугам выполнять их работу. И пока облачали они его в многочисленные одежды, думал он далее о свершениях своих.

По Судебнику ограничивали власть наместников – спасали население от их самодурства и произвола. Теперь крестьянские общины и их старосты, которых выбирали они, сами вершили суд на своих волостях, да еще и под присягою. Таким образом, впервые появилось земское самоуправление.

– Кормление бы отменить, – предлагал Иоанн со стиснутыми зубами, вспомнив, как Шуйские ограбили до нитки Новгород и Псков.

– Не так быстро, государь, всему время свое, – отвечал Адашев, – нельзя так сразу все забрать у знати! Сильны они пока во власти своей!

Вводились определенные меры наказания за те или иные проступки и преступления, устанавливались штрафы.

– Так, кто и как судить должен – мы постановили, – размышлял Адашев, врывшись пальцами в свои светлые кудри, – а коли оба правы и неправы одновременно? Как рассудить?

– Пусть Господь рассудит, – отвечал Сильвестр, склонив голову, – поединок решит. За правым сила…

Судебником запрещался насильственный переход в холопы, крестьян же не могли судить без согласия общины и старосты. Для перехода крестьянина от господина нужно было заплатить «пожилое» и «повоз». Был выбран для перехода и специальный день – Егорий Осенний (Юрьев день), что проходил в конце ноября – к тому времени завершались все работы и совершался расчет с землевладельцем. Как могли, старались улучшить жизнь крестьянства.

– Для лучшей управы державой твоей придумали мы, государь, установить приказы, – докладывал как-то во время составления Судебника Адашев, – каждый боярин и дьяк в своем приказе станет ведать своим делом. То бишь в Челобитном приказе будут жалобы разбирать, Поместный – поместья и вотчины раздавать, Разбойный – искать воров и убийц, Посольский отвечать станет за отношения с другими странами…

Так в российской системе управления появились приказы – предшественники министерств.

А нынче по настоянию митрополита требовалось внести изменения и в дела церковные, потому решено было созвать сей большой собор.

В Успенском соборе духовные лица по старшинству сана расселись вдоль стен по лавкам, напротив них сидели именитые бояре. Троны митрополита и царя пока еще пустовали на возвышении. Собор гудел от множества низких голосов. Когда вошел Сильвестр, этот неведомый никому дотоле протопоп, а ныне имеющий власть над волей государевой, гомон, наполнявший собор, смолк, многие уже косо глядели ему вслед. Невозмутимый старец прошел вдоль сидящих и сел на край скамьи, что был возле возвышения, на котором пустовали два похожих друг на друга трона – митрополичий и государев: оба резные, высокие, из слоновой кости, с красными бархатными подушками.

– Ишь, как пристроился близко! – шепталось духовенство. – Где это видано, чтоб протопоп ближе архиепископов к трону сидел!

Когда вошли Макарий и Иоанн, все встали и поклонились властителям. Макарий, высокий, в черном облачении, с бархатным куколем на голове, с густой, аккуратно уложенной седеющей бородой, опирался на резной посох; золотой массивный крест, усыпанный каменьями, был надет на шею и сверкал на его груди. Иоанн был в золотом аксамитовом платно, с бармами, в шапке Мономаховой. Оба видом своим олицетворяли великую власть. Перед тем как они опустились на троны, государь поклонился в обе стороны, Макарий осенил присутствующих крестом, благословляя начало собора.