Виктор Иутин - Кровавый скипетр

Было решено воздвигнуть под Казанью крепость. Иоанн лично выбрал место – возвышенность на берегу Свияги, окруженную сосновым лесом. Помимо этого построение крепости именно в этом участке, на земле чувашей, мордвы и черемис, имело другие стратегические основания – вся Нагорная сторона Волги отошла России, подчинились следом и живущие в этих краях народы. Многие из них приходили в крепость и просили подданства русского царя. Никому из них не было отказано. И потом местные жители приходили на стройку, помогали русским, женщины приносили еду.

Алексей Адашев прибыл домой повидаться с отцом перед его отъездом. Первым делом дал матери всплакнуть на своем плече, крепко обнялся с отцом, все так же холодно поздоровался с женой, кою со свадьбы видел очень нечасто.

По приезду Алексей любил попариться. Теперь отец выстроил новую, светлую, высокую баню. Мефодий растопил умело, пар стоял густой, но не тяжелый, пахло травами и сухим жаром. В деревянной кадке с водой отмачивались два веника. В печи гулко, но ласково шумел огонь – безобидный, домашний, будто не имевший и доли общего с тем, который еще не так давно уничтожил всю Москву…

Алексей сидел на полке, истекая потом, жадно и глубоко вдыхал ароматы горящих в печи поленьев, трав. Скрипнула дверь, вошел Мефодий.

– Ну, Лешка, – задорно проговорил он, – ляг на полок, парить тя буду!

Пока Мефодий раздевался, Алексей краем глаза завистливо глядел на его поджарое, мускулистое тело, будто неподвластное возрасту и увяданию. Парил Мефодий, как в детстве, крепко, орудуя сразу двумя вениками и прогревая все тело, вплоть до каждой косточки. Алексей любил, когда его парил Мефодий, а после того выйти, облить себя из кадки холодной водой, испить малинового квасу – словно заново родился! Затем, переодевшись в свежую домашнюю одежду, Адашев выходил к семье трапезничать.

Федор Григорьевич и Алексей сидели за столом вдвоем.

– Ну, какие вести из Москвы слыхать? Что государь мыслит? – жестко пережевывая еду, вопрошал старший Адашев. Алексей устало пожал плечами:

– Государь до последнего не желает проливать кровь и надеется заполучить Казань мирным путем.

– Мирным, – фыркнул Федор Григорьевич, – бить их надо! С ними по-другому никак! Только огнем и мечом покорять! Уж больно сильны и просто так не сдадутся.

– Им война тоже не нужна! Казанцы почти согласны посадить на престол Шах-Али, дабы угодно было Иоанну Васильевичу.

– Сидел он уже на казанском столе! Что толку! – возмутился глава семьи.

– Коли снова прогонят его, тогда уж в думе будут поднимать вопрос о новом походе! Нашей Казань будет, батя! – раздраженно спорил Алексей, сверкая глазами. – Мы вместе с государем новую Россию строим! С такой державой татарам ой как сложно тягаться будет!

– Чем же эта ваша новая Россия отличается от старой? Власть-то все у тех же знатных бояр, местничество важнее всех дел, и каждый норовит над собой царскую власть унять! Мало изменников ныне?

– В том-то и заключается наша работа сейчас, дабы боярство от власти навсегда ограничить! И так будет, отец!

– Так уж взяли просто и отдали они, как же! – Федор Григорьевич перешел на крик, в уголке его стиснутого рта собиралась пена.

– Это не скоро и не сразу! Сперва нужно врагов на юге победить, дабы у Русского моря [25] Многие источники (в том числе иностранные) так называли Черное море, так как в старину оно активно использовалось мореходами из Руси. оказаться и открыть торговые пути в далекие восточные страны! Торговля нужна, выход к Европе! И пока это старое, заплесневелое боярство будет службу тянуть, как они тянут, быть России огороженной от всего мира дремучими лесами своими, и русичей до той поры будут считать дикарями, варварами! Все будет, отец! Время нужно и силы немалые! А я и митрополит уже тому поспособствуем!

Далее говорили уже спокойнее и о другом.

– Интересно, эта царица Сююмбике прежнего хана, мужа своего, прибила, или он сам Аллаху своему душу отдал? – подперев рукой подбородок, размышлял Федор Григорьевич. Алексей усмехнулся краем губ:

– Того точно никто не ведает. Но послы и лазутчики наши говорят, что в ту ночь, когда умер хан Сафа, во дворце происходила какая-то суматоха. А уже утром Сююмбике с младенцем Утямышем предстали перед народом с вестью, что скончался хан Сафа, якобы от удара об угол стола, а рядом с ней стоял ханский верный слуга Кощак и, мол, руки от крови плохо вымыл. Думается, ими и был свершен переворот.