Виктор Иутин - Кровавый скипетр

– Куда? Куда? – игриво расхохотался он и толкнул девицу так, что она опрокинулась на пол. Улыбка сошла с его лица, когда увидел он растерянного Иоанна и застывшего с вилами мальчика.

– Ах ты щенок, на кого руку вздумал поднять? – гневно прошипел Трубецкой, направившись к мальчику. Тот заметно испугался, но не напал на Трубецкого с вилами, а бросил их в него и пустился бежать.

– Мишка, хватай его! – гневно крикнул Иоанн.

– Архипушка! – взвыла девица, когда Мишка нагнал мальчика и сильным ударом в ухо свалил его с ног.

Иоанн устыдился того, что мальчик увидел его страх и смятение и сказал боязно:

– Хватай его да утопи в Москве-реке. И поехали отсюда!

– А как же «медок», государь? Не пропадать же добру! – весело возразил Трубецкой, вытаскивая кричащего мальчишку за ухо во двор. Там ему в ноги бросился престарелый сухой мужичок. Позади столпились пожилые завывающие бабы.

– Возьмите, что хотите! Но не губите сына моего! Один он у нас! – молил мужик.

– Сын твой государевой потехе мешал! Дерзость такую прощать не следует! И сам отойди, а то стегану как… – грубо ответил Трубецкой, но мужичок и не думал уходить, едва не вцепился князю в ноги. Выбежала из сарая в объятия ему та самая девочка, которую насиловал Иоанн. Сам великий князь безмолвно стоял позади.

– Дочка моя! Дочка, – залепетал седовласый, подняв голову.

– Ай, тятя, помоги, больно как! – выл мальчишка, а Трубецкой, словно нарочно, выворачивал ему ухо еще сильнее.

– Архипка! Архипушка! – взвывал мужик беспомощно. Иоанн сжалился, помрачнел.

– Брось его! Поехали отсюда! – приказал он, садясь в седло.

Трубецкой разжал пальцы, и отрок тут же пустился наутек и вскоре скрылся за углом ближайшей избы. Раздался насмешливый гогот товарищей великого князя, садящихся на коней. Когда уезжали они, горожане крестились, благодаря Бога, что уберег сегодня от беды.

Так развлекался юный государь…

– Да, братья мои, – вздохнул удрученно Андрей Михайлович Шуйский, собрав родичей своих за столом, – Федька Воронцов большое влияние имеет на государя нашего. Слишком большое. И сына своего к нему приставил. Чтобы веселее грабилось да грешилось! Тьфу!

Андрей Михайлович хмуро глядел на своих родственников, почесывая свою седеющую рыжую бороду. Шуйские почувствовали, что их влияние на государя слабеет, сам Иоанн растет и собирает вокруг себя свой круг приближенных. Дело осложнялось тем, что митрополит Макарий, которого Шуйские возвели на митрополичий престол, не принял их сторону, помногу сидел в покоях государя и о чем-то с ним разговаривал.

– Нужно от Макария избавляться, – процедил он сквозь зубы.

– Пока нельзя, – сказал Федор Скопин-Шуйский, – второго митрополита за год изведем. И потом – что он нам? Будет на рожон идти против нас – как щепка отлетит…

– Да, – согласился Иван Михайлович, – первым делом Воронцова на место поставить нужно. Я уверен, Глинские с ним что-то промышляют!

– Я видел их людей в Москве, – шепнул Скопин. Андрей вспыхнул:

– Как? Я запретил им быть здесь! Знают же они, коли приблизятся они к государю – срублю их литовские головы!

– Нет ничего, что могло бы доказать их присутствие в Москве, – пожал плечами Иван Михайлович. – Бог в помощь нам, братья. Завтра покажем Федьке Воронцову, как супротив Шуйских плести заговоры!

– А если Ивашка, выблядок этот, заступится за них – недолго ему государем называться. Есть его брат двоюродный, Владимир Старицкий, – заявил Андрей Михайлович, – его на стол посадим. И никто нашу власть не отнимет! Хватит, двести лет наши предки московским князьям в ноги кланялись. Не переломятся спины в поклоне – не той крови мы, Шуйские, чтобы бородами своими полы подметать! И никто – ни литовцы Глинские, ни Воронцов этот, гад ползучий, ни сам Макарий нам не помешают!

Бояре с радостной улыбкой кивнули. Наконец-то в их руках та самая власть, которой грезили их отцы и деды, и за нее они готовы были драться до конца…

На следующий день в думе они сами разожгли запланированную распрю. Федор Воронцов, сидящий возле государя, с надеждой поглядывал на юношу и на митрополита, надеясь на их заступничество. Шуйские открыто обвиняли его в злоупотреблениях властью. Ни Иоанн, ни глава думы Бельский не могли ничего ответить им. Более всех говорил сам Андрей Михайлович.

– Как смел ты лукавостью своею заставить государя любить тебя! И теперь ты назначаешь в думу своих людей, жалуешь им боярские саны, хотя сам такой власти не имеешь! Все сделал ты, безбожник, лишь для того, чтобы править единолично!