Виктор Иутин - Кровавый скипетр

Она отрицательно замотала головой, продолжая говорить о своем:

– За что же Господь меня наказывает? Недавно только дочку схоронили, так теперь… И он! Господи!

Данила взглянул на Никиту поверх ее головы и сдержанно вздохнул.

– Налетят сейчас стервятники!

– Кому же править еще, кроме царевича Дмитрия? – спрашивал шепотом Никита. Данила криво усмехнулся:

– Хватает преемников! Чего только князь Владимир Старицкий стоит!

– Но ведь у государя есть и родной брат Юрий…

– Слабоумный и немой? Кто его к трону подпустит? – гневно спросил Данила. – Скорее бы дядюшка приехал… Скорее…

Но до приезда Григория Юрьевича Захарьина во дворец начали приезжать видные бояре и князья. Все ожидали услышать последнюю волю умирающего. И народ в бесчисленном количестве толпился у Кремля, усердно молясь за здравие государя. Удивительной была тишина, что стояла над этой толпой…

У покоев государя дежурили Адашевы – Алексей, любимец царя, его брат Даниил и отец Федор Григорьевич, Сильвестр и Андрей Курбский, ставший фаворитом государя после Казани. Вскоре прибыл Иван Мстиславский, пожилой князь Владимир Воротынский, бояре Салтыков, Палецкий, Морозовы, Шереметевы, Ростовские, Иван Михайлович Шуйский. И вот уже видно презрение в их взглядах, обращенных друг к другу…

Одним из последних во главе небольшого отряда приехал Владимир Старицкий. Одет он был и правда по-царски – золотистого цвета атласный опашень, подбитый горностаем, на плечах шуба соболиная и на голове соболь. Конь, укрытый атласной попоной, звенел нарядной сбруей.

И увидел он перед Кремлем молчаливую, несметную толпу горожан. Страшная, звенящая тишина стояла над засыпаемой крупным снегом толпой. Вся Москва ждала вестей и верила в крепкое государево здоровье.

И как только Владимир, с трудом обойдя толпу, проехал в Кремль и вошел во дворец, он увидел, что одна партия вельмож даже не посмотрела в его сторону, другая же почтительно поклонилась. Едва отдал слуге заснеженную шубу, перчатки и шапку, уже вскоре Оболенский, Щенятев и Шуйский стояли возле Владимира Старицкого, говоря ему с почтением:

– На тебя уповаем, князь! Нет другого царя для нас! Только своей твердостью, умом и решительностью нам удастся держать Россию в узде! Не желаем видеть над собою худородных Захарьиных!

– И я вас не забуду, доблестные князья! Ежели приведет Господь меня к престолу, быть вам подле меня в золоте и почете! – говорил им Владимир, глядя поверх их голов на остальных бояр.

Когда отошли бояре, к нему подошел Данила Захарьин, сопровождаемый братом Никитой и двоюродным братом Василием. Владимир ненавидел их семью. Слишком быстро и стремительно взлетели по служебной лестнице родственники царицы Анастасии. К Даниле уже обращались, как к верховному лицу в государстве, и он не терпел непослушания.

– Слухи дошли, что ты своих людей жалуешь в часы болезни государя, – начал с презрением Данила, – ругаешься над общей скорбью? Болезнь государя празднуешь?

Владимир вспыхнул, ринулся к Даниле, едва не схватив его за бородку:

– Не тебе решать, кого мне жаловать и когда! Посему, за дерзость твою, следовало бы мне распороть твое брюхо клинком, да кровью твоей поганой руки марать не хочу!

Никита с окаменевшим взглядом схватился за рукоять сабли, Василий отступил, готовясь наброситься, но Данила, усмехнувшись, спокойно ответил:

– Коли решишь войти к государю, встречу тебя клинком, там и проверим, кто на что горазд!

Владимир снова ринулся к нему, но меж бранящимися встал Владимир Воротынский и развел их в стороны:

– Полно! Побойтесь Бога! И злобу меж собой решите за этими стенами!

После этого Захарьины отошли. Владимир огляделся. Общее смятение – если малолетний царевич Дмитрий будет объявлен преемником, к власти придут его ближайшие родственники – Захарьины, и те, кто успел породниться с ними. Таких довольно много – Шереметевы, Салтыковы, Морозовы. При дворе созрела мощная партия, преобладавшая над прочими.

И вот представители боярских фамилий уже стоят в Царской столовой, ждут слова государева. Тут же были и Захарьины, но в их сторону никто старался не смотреть.

Тем временем перед ложем, где в подушках и одеялах утопало бледное, похудевшее лицо государя, диакон читал молитву. Над ложем склонился царский дьяк Михайлов, пристально поглядевший в лицо Иоанна и сказал:

– В здравом уме государь! Бред отступил…

Затем произнес несмело: