Виктор Иутин - Кровавый скипетр

Иоанн, роняя слезы, медленно перекрестился ослабевшей рукой в охотничьей перчатке и прошептал:

– Верую! Дай сил, времени, дабы успеть… Дай сил!

Свет померк неожиданно, как и появился. Снова все вокруг потемнело, лес, видневшийся с пригорка, как и прежде, казался черным, мрачным. Снег пошел сильнее.

– Государь! Государь! – услышал он, будто отдаленный оклик, но, обернувшись, увидел совсем рядом лицо Адашева. – Государь, здоров ли ты? Бледен ты, лица на тебе нет!

Придворные и сокольничие с опаской глядели на Иоанна, но он сумел натянуть улыбку и вымолвить:

– Славная охота вышла!

Поляну покидали с гиканьем и прежним веселым гомоном. Иоанн, отъезжая, обернулся, в надежде снова увидеть над той тучей Богородицу, хоть на мгновение почувствовать эту легкость, воодушевление и любовь, но она не явилась. Но он знал, явится. Ждет его великих свершений. Ждет, как и вся Русская земля…

Пока русское воинство осаждало Казань, иная гроза пробралась на Русь, на этот раз со стороны Европы. Больше года там свирепствовала чума, которая через Ливонию к осени перенеслась сначала в Псков, а затем в Новгород.

Бич всего мира, унесший миллионы жизней, часто тревожил Русь. За годы борьбы с этой болезнью, когда от одного прикосновения к хворому или его одежде начинался спустя время кашель с кровавой мокротой, а после наступала мучительная смерть, люди наловчились принимать меры, дабы болезнь не шла дальше. Новгород, к примеру, запретил въезд в город псковичам, перекрыли дороги заставами, выгнали псковских купцов, товары пожгли, иной раз вместе с купцами, которые отказывались отдавать товар. Но монахи и священники, отпевавшие покойных и причащавшие умирающих, сами становились причиной распространения болезни и умирали так же в большом числе. Более трехсот тысяч человек умерло на псковских и новгородских землях в те страшные годы.

К началу зимы эпидемии обычно утихали. Именно в это время Архип возвращался домой. Счастливый от скорой встречи с Кузьмой и Белянкой, он не сразу осознал, для чего при въезде появились заставы, охраняемые стрельцами, почему его поначалу не хотели пускать. Архип до исступления рассказывал, как проливал кровь под Казанью и ныне ему надобно домой. Нехотя пропустили все же.

Город, занесенный первым снегом, помрачнел, опустел. Тут и там чадили костры – сжигали одежду и утварь умерших. Мрачно и скорбно били колокола церквей. Мимо в телеге везли сложенные в кучу тела, укрытые рогожей.

Архип шел на ватных ногах, растерянно озираясь. Спешил домой, страшась увидеть его пустым…

Когда Белянка, завидев его издали, выбежала двор, позабыв покрыть платком голову, и бросилась с ревом Архипу на грудь, немного отлегло. Упали в снег к ее ногам добытая в бою татарская сабля, замотанная в тряпье, и котомка с «гостинцами» – кольцами, серьгами, платками, добытыми в Казани.

– Кузьма… – тихо проговорила Белянка и, замолчав на мгновение, завыла у мужа на груди. Архип все понял, тут же внутри что-то ожгло, противный холодок пробежал по спине.

Прошли в дом. Архип рассчитывал увидеть больного Кузьму или хотя бы его тело, но Белянка рассказала, что он умер еще в начале осени. Как занемог, сразу ушел в закут, за печку, запретил к себе заходить и велел доложить кому-нибудь, что он болен. В тот же день стража оцепила дом Кузьмы, Белянку велено было выгнать оттуда и не впускать. Жила в клети и слышала, как он страдает, кашляет и давится кровью. Кормили больного через окно, как и Белянку – боялись, что и она подхватила заразу.

Кузьма угас всего за пару дней. Затем приехала за телом телега, обмотанные тряпьем до самых глаз ратники выволокли безвольный труп в черных пятнах специальными крюками, взвалили, так и не касаясь его, в телегу и увезли. Тут же у дома сожгли пропитанную кровью тряпицу, куда покойный сплевывал мокроту. Пришедший священник окропил дом и все его углы святой водой и велел еще долго туда не входить.

Болезнь миновала Белянку, но она с ужасом рассказывала, что «черная смерть» выкосила ту семью, у тех умер кормилец, у других погибли все дети. Архип слушал и понимал, что большая часть гостей на их с Белянкой свадьбе, которые плясали в этом доме и пили за здоровье молодых, всех их забрала эта страшная болезнь.

Архип вышел в пустую мастерскую, умершую, казалось, вместе с мастером, взглянул на холодную печь, дрожащей рукой потрогал бесхозные инструменты. Не дождался его Кузьма. А ведь как часто Архип думал о том, как вернется, сядет с Кузьмой и расскажет обо всем том, что довелось ему пережить за это время. Представлял, как на радостях Кузьма простит его, по-отечески обнимет, и Архип попросит у него прощения. Вспомнил, что, когда уходил воевать, даже не попрощался с Кузьмой, не обнял, не поблагодарил за то, что Кузьма подобрал его однажды голодным и замерзшим, дал кров, научил ремеслу, подарил вторую жизнь и, самое главное, заменил отца. И в последний раз, когда виделись, Кузьма лишь поглядел на него издали и ушел. Архип же, злясь на старика, махнул рукой и не стал с ним прощаться.