Николай Дмитриев - На торный путь

– Ну вот тебе и союзник, а ты, Андрей Иванович, за него так ратовал.

– Видать, цисарю Молдову терять жалко было, – скривился Остерман.

– Не скажи, – покачал головой Ушаков. – Союзники – они, почитай, завсегда такие. Вспомни, у Петра Алексеевича Дания и Польша в союзе были, а что вышло? В Копенгагене, как шведский флот увидели, сразу пардону запросили, а король Август и вовсе, когда Карл шведский на него пошёл, к себе в Саксонию удрал.

– Оно так, – согласился Остерман. – Однако и мы сами в одиночку сейчас пока воевать не можем. Опять же денег нет, солдат новых рекрутировать надо, да и турки усилились. Нет, нам мир надобен.

– Кто спорит? – не стал возражать Ушаков. – Вот только какой мир…

– Это всё маркиз де Вильнёв воду мутит, свой интерес блюдёт, – загорячился Остерман. – Этот француз сильно желает нас в Чёрное море не допустить, потому я против маркиза был, но то всё Бирон…

Вице-канцлер осёкся и испытывающе глянул на Ушакова. Они оба хорошо знали: всячески потворствуя французам, герцог, желавший в любом случае сохранить Курляндию за собой, добился, что государыня поручила вести переговоры о мире доброхоту Порты, посланнику короля Людовика маркизу де Вильнёву. И это несмотря на то, что при благоприятных обстоятельствах фельдмаршал Миних имел полномочия сам заключать мир, а в Белграде во время переговоров австрийцев с турками пребывал пользовавшийся доверием двора советник канцелярии Каниони.

После разговора с Остерманом Ушаков поспешил к себе и первым делом вызвал доверенного секретаря. Хрущов явился немедля и, как всегда, остановившись за два шага от стола, почтительно замер. Начальник Тайной канцелярии смерил преданного помощника строгим взглядом и негромко сказал:

– Ну, докладывай.

– Поскольку маркиз де Вильнёв больше держит австрийскую сторону, найден способ и к нам проявить склонность… – с готовностью сообщил Хрущов и, сделав короткую паузу, пояснил: – Через советника Коммерц-коллегии Каниони тайно переданы французу знаки ордена Св. Андрея, украшенные бриллиантами, а его супруге – разные драгоценности, на что маркиз ответствовал: «С вашим делом всё будет в порядке».

Напоминать о том, что это приказ Бирона, секретарь счёл излишним. Хрущов считал, что его начальник и так всё знает. Действительно, Ушаков знал многое. О том, что герцог – большой охотник до роскоши, было известно, а вот про холодок, появившийся в отношениях государыни с сердечным другом, мало кто знал. Именно поэтому сейчас, желая усилиться, кабинет-министр Волынский всячески старался выставить герцога в подозрительном свете и склонял государыню удалить его, а мирные статьи полученного договора весьма способствовали такому делу.

Это не так давно возникшее противостояние в какой-то степени настораживало начальника Тайной канцелярии. Общаясь с Остерманом, Ушаков сделал вывод, что вице-канцлер считает кабинет-министра способным сменить его. Что же касалось Бирона, то тут было совершенно ясно: стремления герцога предельно просты и ничего общего с благом державы не имеют. По сути, герцог что и делал, так только, насколько возможно, использовал русскую казну для своей выгоды. Говоря об этом, Волынский был прав, а поддержанное Бироном требование поляков о выплате денег за урон от пребывания там русской армии ясно давало понять, где и чей интерес.

Вспомнив про поляков, Ушаков нахмурился, кивком отпустил преданно ожидавшего распоряжений секретаря, затем, после того как тот вышел, с поклоном затворив за собой дверь, открыл потайной шкафчик, достал оттуда бумагу и, беззвучно шевеля губами, в который раз перечитал:

– «Генерал-майор Волынский сказал: “Поскольку я не вассал Польши и владений там не имею, то не вижу причин задабривать народ, враждебный нам”… Ниже, на другой записи, было: “У генерал-майора Волынского дома, в присутствии графа Мусина-Пушкина читан сочинённый хозяином генеральный проект преобразования государства”».

Начальник Тайной канцелярии сожалеюще припомнил иных, хорошо ведомых ему сочинителей схожих прожектов, покачал головой, вздохнул, спрятал бумагу назад в потайной шкафчик, положив на целую стопку листков с точно такими же памятными записями и, поднявшись из-за стола, прямиком отправился во дворец, где уже шли приготовления к великому торжеству.

Петербург праздновал победу пышно, с размахом. Неудача Прутского похода осталась в прошлом, Бахчисарай – зловредное гнездо Крыма – разорён, а взятие трёх мощнейших крепостей показало всем возросшую силу России.