Николай Дмитриев - На торный путь

– О, а ты тут откуда? – обрадовался семёновец.

– Из Ледяного дома, с караула сменился, – собираясь открыть дверь, преображенец дул на закоченевшие пальцы.

– Что, замёрз? – посочувствовал семёновец.

– Так холодрыга же, – ответил преображенец, берясь за ручку.

– А там что, разве не топят? – искренне удивился Грицько, припомнив, как из трубы Ледяного дома, похоже, вился лёгкий дымок.

– Сказал тоже! Да там дрова и те изо льда, их польют нефтью, чтоб горели, а тепла шиш, – зло фыркнул преображенец и толкнул дверь.

В кружале было пустовато, весь народ толпился на улице, и гвардейцы, наслаждаясь теплом, без хлопот заняли свободный стол. Усаживаясь поудобнее, Грицько расстегнул петлицы на епанче и поинтересовался:

– А как же, коли так холодно, там шут с шутихой сидят?

– А их там пока что нету. – Преображенец ещё малость подул на никак не желавшие слушаться пальцы. – Они сейчас через весь город в Манеж на бал поехали. В дом, на позорище, уже как стемнеет, вернутся.

– Чего на позорище? – удивился Нерода. – Шуты же…

– Шуты, говоришь? – Преображенец неожиданно вызверился, сжав наконец-то отогревшуюся руку в кулак. – А ты знаешь, что Квасник, который во дворце в лукошке сидит, на самом деле Михайло Голицын?

То, что во дворце шутам приказано, пока не понадобятся, сидеть на лукошках, вроде как высиживая яйца, Нерода знал. Настоящее имя шута Квасника, коему велено было разносить квас, знал тоже, но думал, что так вышло через кондиции, и, не понимая, отчего взвился преображенец, спросил:

– За что же князю такое поношение?

– Так он когда в Италии был, католиком стал. Веру менять, оно, конечно, не гоже… – Преображенец на какое-то время умолк и лишь потом убеждённо заключил: – Голицыны – Гедиминовичи, и так унижать столь знатный род никак нельзя.

Преображенец хотел ещё что-то сказать, но тут к столу подбежал где-то замешкавшийся служка, и острый разговор оборвался.

Гвардейцы в кружале засиделись. Идти на мороз желания не было, водки с закуской хватало, но, хотя хмель уже начинал кружить голову, про Ледяной дом никто больше не вспоминал, и тоже помалкивавший Грицько понял: не всем такая дорогая затея пришлась по нраву. Когда было уже изрядно выпито, от реки неожиданно долетел гром выстрела. Гвардейцы недоумённо переглянулись, однако преображенец спокойно пояснил:

– Видать, молодожёны прибыли. Это не иначе как там из ледяной пушки пальнули, в неё ежели пол-унции пороха класть, выдерживает.

Грицько завертелся на месте, и преображенец, поняв, что измайловец хочет глянуть на действо, только махнул рукой, снова взявшись за чарку. Впрочем, семёновец пошёл вместе с Грицем, и когда они вышли к набережной, то оба так и застыли на месте. Кругом было уже темно, и во мраке ночи хорошо освещённый Ледяной дом прямо-таки сверкал, бросая во все стороны яркие отблески. Грицю было хорошо видно, как поочерёдно, то из разинутых пастей дельфинов, то из слоновьего хобота, вылетали струи горящей нефти, а внутри кордегардий крутились бумажные фонари со смешными картинками, вызывая общий хохот вовсю веселившегося люда…

При сложившихся условиях России продолжать войну было крайне рискованно. Порта больше не воевала с Австрией, а Швеция, только и ждавшая удобного момента, уже начала собирать силы в Финляндии, откуда могла напасть в любой момент, заставляя держать наготове пехотные полки в Петербурге и целую армию Ласси на Украине. Поэтому императрица Анна пошла на переговоры, где её интересы по настоянию Бирона представлял французский посланник маркиз де Вильнёв, который оказался весьма добрым за счёт России, в то время как представитель императора граф Нейперг вообще уступал всё, что требовали турки.

Тем не менее после подписания мира между Россией и Портой, а затем и прелиминарных условий границы Украины были значительно расширены со стороны Крыма, так что запорожские казаки остались под владычеством государыни. Азов тоже не возвращался Порте, но в то же время русскими были оставлены Яссы, Хотин сдан туркам, а границы за Днепром вовсе не определены. В результате выгоды, извлечённые Россией из весьма продолжительной войны с Турцией, оказались ничтожными.

Сразу после доставки в Петербург подписанных статей Нисского договора граф Остерман и начальник Тайной канцелярии Ушаков встретились конфиденциально. Вице-канцлер досконально знал текст договора, в то время как Ушакову были хорошо известны все подробности его подписания. Какое-то время оба Андрея Ивановича изучающе смотрели друг на друга, а затем Ушаков вздохнул: