Владислав Романов - Нефертити

Азылык осторожно взял её руку в свою, и странная искра обожгла мизинец Нефертити, пронзив не только палец, ладонь, руку, но, казалось, и плод, который носила царица, и ножка дочери с силой толкнула её в живот.

— Что это? — испугалась она.

— Не волнуйтесь, ваша светлость, — мягко проговорил он, — я не причиню вам вреда и, покинув вас завтра, я всё равно буду оберегать вас, а потому ничего не бойтесь и ко всем последующим переменам относитесь спокойно. Вас они не коснутся. Живите в своё удовольствие и ни о чём не думайте.

— Спасибо, — прошептала она.

— Я захотел облегчить ваши муки. Вы родите завтра...

— Но ещё только...

— Я знаю, — перебил он. — Моя земная энергия мне уже не нужна, я отдал её вашей дочери и, если она захочет, то станет прорицательницей. Но только если захочет. Вы можете ей сказать об этом. Простите, что я принял это решение без вас, но я услышал ваши мольбы о том, чтобы поскорее закончились ваши родовые муки, и подумал, вы на меня не обидитесь. А моего Сейбу возьмите к себе, это единственная моя просьба. Она не обременит вас?

— Нет, — прошептала Нефертити.

Азылык бросил последний взгляд на царицу, дал знак слугам, те подняли паланкин и унесли оракула. И царица после той искры, которая обожгла её, неожиданно почувствовала себя лучше: кожа перестала болеть, тошнота прекратилась, и какая-то внутренняя сила вдруг укрепила не только её дух, но и мышцы.

Вошли повитуха с Задимой, обе ласково взглянули на будущую роженицу.

— Ну что, завтра будем Сетепенру принимать на свет? — улыбнулась повитуха, нежно поглаживая царицу по животу. — Пора уже ей и просыпаться! Как мы сильно ножками бьём! Крепкая будет девушка!

Нефертити с удивлением посмотрела на неё, ибо только вчера повитуха уговаривала её набраться сил и потерпеть месяца два-три, а ныне — пора просыпаться.

— Вот и подарок новобрачным на свадьбу! — поддакнула Задима.

И всё так и свершилось. Азылык ночью умер, а вечером следующего дня Нефертити родила крепкую дочь. Её тело горело огнём, и от новорождённой шёл пар, точно её вынули из кипящего котла. Сетепенра огласила дворец столь громким криком, что Эхнатон с дочерью прибежали на этот вопль.

— Это ж надо, какая здоровущая! — удивилась повитуха. — Первый раз вижу!

Она положила её на пелёнку, и Сетепенра так дрыгнула ножкой, что расквасила повитухе нос.

— Огонь-девка! — восхитилась Задима.

Родив дочь, царица вовсе не чувствовала себя обессиленной. На второй день, устав валяться в постели, поднялась и отправилась купаться в бассейн, а на обед съела кусочек сочного барашка, хотя после родов обычно целую неделю крошки в рот не брала. Сейбу, прислуживавший теперь ей, с подаренным ему Азылыком рубиновым перстнем фараона на безымянном пальце, смотрел на свою госпожу с восхищением, а она даже озорно подмигнула ему.

Через три дня умер Эхнатон. Дочь прибежала в слезах. Ночью он вдруг стал задыхаться, слуги бросились за лекарями, но когда те пришли, всё было кончено. Анхсенпа безутешно плакала, царица её успокаивала, но почему-то не проронила и слезинки. Эхнатона забальзамировали и похоронили в его усыпальнице, где оставили места для царицы и дочери. Не оправдались надежды и на рождение наследника. Несмотря на близость, которая была меж новобрачными после свадьбы, Анхсенпа так и не понесла.

Фараоном стал Семнехка-Ра. И точно ожили Неферт и Сулла, приехали с дарами к новому правителю, но их встретила и повела с ними разговор Нефертити, а рядом с ней сидел Эйе, возглавивший всю армию и готовый по одному жесту царицы задушить любой бунт, если только он вспыхнет.

Смерть Эхнатона и эти обстоятельства, когда царице потребовались помощь и опора, неожиданно сблизили их. Это была тайная и странная страсть, которую они всячески скрывали от придворных, но трудно утаить то, что видно с первого взгляда.

Бывший Верховный жрец и оракул не ожидали такого возвышения царицы. Они бросились к новому властителю, ибо узнали, что наследник не проявляет особого интереса к власти, а все его силы уходят на то, чтобы скакать на лошадях и резвиться с наложницами в гареме. Он мог по неделям не выходить оттуда, словно усвоив от родителей лишь одно сластолюбие, чем Аменхетеп Третий и Ов были наделены в избытке. Потому и фиванские посланники надеялись, что смогут уговорить фараона хотя бы на то, чтобы оставить за Фивами звание старой столицы. Царский дворец, хоть и пустовал, но всегда был готов принять властителя, и Неферт собирался пригласить его туда на праздник, соблазнить его красивыми жрицами, а там и сговорить на переезд. Но все планы рухнули, ибо фараона ни жрец, ни Сулла в течение всей недели так и не увидели. Зато главнокомандующий предупредил Неферта о серьёзных последствиях, если тот вздумает сеять рознь между народом и властями.