Владислав Романов - Нефертити

И точно почувствовав, как меняется настроение воинов, самодержец невероятным усилием воли разорвал петлю злобы, вытащил меч из ножен и, взмахнув им, воскликнул:

— Благодарю всех за чёткую и быструю переправу через Евфрат! Впереди богатые земли митаннийцев! Нас ждут слава и богатства! Вперёд, сыны мои! Прославим имена хеттов, да так, чтоб ваши дети и внуки гордились этими битвами и победами!

Властитель умел вдохнуть боевой дух в своё войско. Не успел он выкрикнуть последние слова, как воины троекратно хором ответили ему: «Вперёд! Вперёд! Вперёд!». Суппилулиума проехал в начало колонны, дал знак сигнальщикам, и те протрубили начало похода.

Войско выступило. Впереди него на расстоянии сорока-пятидесяти метров покачивались в сёдлах дозорные на тот случай, если на пути приготовлена засада или они заметят приближение вражеской конницы.

Ещё Азылык представил ему все ответные шаги Сутарны, едва тот узнает о нашествии хеттов. К тому времени царица Айя разродится, а если даже этого не произойдёт, правитель всё равно отправит её к дочери Тиу в Египет, ибо на серьёзный отпор он не способен, однако и сдаваться не собирается. И будет биться до конца.

Суппилулиума, услышав это предположение оракула, задумался. Если придётся сражаться за каждое поселение, нарываться на засады и крепости, то в таких мелких осадах и стычках он потеряет немало воинов. А коли Сутарна так любит свою жену и свой приплод, то стоило бы схватить царицу да таким образом принудить правителя к сдаче. Он даже не стал советоваться с Азылыком, снарядил сто всадников и под видом купеческого каравана отправил их в обход границ Митанни, дабы те схватили царицу Айю и тут же подали царю весть о том.

И теперь, продвигаясь вперёд, Суппилулиума раздумывал, успеет или нет его сотня перехватить царицу. Хорошо бы успела. Взмахнув рукой, он призвал к себе Халеба. Тот подлетел к правителю.

— Какая у нас потеря во времени с первоначальным планом?

— Около четырёх часов, повелитель.

— Значит, царица подбирается к границе с Сирией, а нам ещё не меньше двух часов до митаннийской столицы, — проскрежетал зубами царь хеттов.

— Мы замешкались с переправой, — напомнил Халеб.

Суппилулиума ничего не ответил, махнул рукой, отсылая его обратно.

Дорога, взмыв на гребень, резко пошла вниз, в долину. Отряд дозорных находился уже там, когда на глазах всего войска он неожиданно исчез, словно провалившись под землю. Когда авангард хеттского войска спустился к тому месту, где пропали сторожа, перед воинами открылась страшная картина: прямо на дороге была вырыта огромная яма, усеянная острыми кольями. Ловушка была мастерски укрыта, и сработала она по чьей-то злой воле, но поиск злоумышленников ничего не дал. На острых кольях погибли семнадцать человек, трое ещё оставались в живых. Суппилулиума резко оглянулся, бросив испепеляющий взгляд назад, точно ненавистный враг преследовал их по пятам, ноздри правителя хищно раздулись, однако он не произнёс ни слова. Лишь на мгновение закрыл глаза, пытаясь заново обрести хладнокровие.

— Вперёд, мои воины! — опомнившись и приподнявшись в седле, громко выкрикнул вождь хеттов и, выхватив меч, закрутил им в воздухе. — Мы превратим эту страну в пустыню!

Азылык стал четвёртым жильцом тюремной камеры на окраине Фив, куда его сдали уруатрийские купцы. Поначалу они с радостью взяли одинокого путника в свой караван, направлявшийся из Уруатри в Египет, куда коробейники везли мёд, пеньку и драгоценные камни, кормили несчастного беглеца, спасшегося от тирании хеттского царя — так оракул им представился, упросив взять его с собой, ибо, бежав от Суппилулиумы, не захватил с собой даже куска хлеба и глотка воды, странствовать же одному по зыбучим пескам пустыни весьма опасно.

Прорицатель вёл себя тихо и незаметно, в длинные разговоры не вступал, свои провидческие способности не обнаруживал. Он давно ощущал на себе раздражение правителя, которому не нравились его предсказания, ставящие под сомнение великий полководческий дар хеттского царя. Однако и лгать провидец не мог. А почувствовав, что властитель готов с ним расправиться, он и решил бежать.

Через месяц купцы прибыли в Фивы. И совсем неожиданно для гадателя торговые люди запросили с Азылыка плату за весь месяц: его кормили, поили, угощали даже вином, а они люди небогатые и просят возместить нанесённый им ущерб. Это требование так ошеломило провидца, что он ничего не мог возразить коробейникам. И дать ему было нечего, кроме своих ветхих одежд, ибо за всё время службы у хеттского царя никаких богатств не накопил, да и такой привычки не завёл. И, видимо, чрезмерная молчаливость незнакомого путника заставила купчишек заподозрить его в нежелании их отблагодарить. Он развёл руками, смущённо улыбнулся, не зная, чем может заплатить, ибо ничего не имел. Купцы, увидев, что Азылык улыбается, значит, строит насмешки над ними, схватили его за руки и потащили в тюрьму. Так он и попал в камеру к трём узникам: двое из них, в летах, с гладкими телами, одетые в хорошие юбки, которые носили состоятельные египтяне, держались отдельно, третий же был молод, худ и смазлив. Наряженный в шаровары и яркую рубашку, он ликом и одеждами походил на иудея из Палестины. С этим торговым народцем гадатель не раз встречался в Хатти. Попав в тюрьму, провидец вдруг вспомнил, что оставил в уруатрийском караване своего вороного конька — последние пустынные вёрсты он ехал на верблюде, — который стоил весьма немало и мог бы возместить все затраты. Он и сам собирался подарить его коробейникам, ибо намеревался остаться в Фивах, в Египте, и прожить здесь остаток жизни, ибо нигде больше он не смог бы чувствовать себя защищённым от мести Суппилулиумы.