Владислав Романов - Нефертити

— Он родился болезненным, я помню, — жрец задумался. — Тиу сама прибегала ко мне, просила молить Амона, боялась, что наследник не выживет. У него были какие-то сердечные спазмы. Внешне это никак не проявляется. И Сирак мне о том же говорил. А потом где-то между третьим и четвёртым годом после рождения всё повторилось. Меня пригласил Аменхетеп Третий, наследнику было очень плохо, он не дышал, а как-то судорожно заглатывал воздух, губы полнились слюной, дрожали, ему что-то мешало вдохнуть полной грудью, и смотреть на него без страха было нельзя. Сирак тоже ничего не мог сделать, и мы стояли вокруг этого несчастного ребёнка преисполненные ужаса и считали мгновения до кончины царевича. Но он не умер, а потом всё само как-то выправилось. Но он ведь до сих пор худой?

Сулла кивнул, потрясённый этим рассказом. Схожий случай ему попадался совсем недавно, и оракул помог одолеть тяжкий недуг ливийскому принцу. Но в этом случае звездочёт знал точные даты рождения его родителей, рисунок их линий на руках и множество других тайных подробностей, которых оракул не ведал об Эхнатоне, Тиу и её царственном первом супруге, а без них прорицателю не разгадать сложную болезнь фараона, если таковая имеется.

— Да, правитель до сих пор худой, но ни цвет лица, ни блеск глаз не свидетельствовали о тайном недуге. Да и Тиу ничего не говорила мне об этом! — помолчав, произнёс он.

— На следующий день, когда малышу стало полегче и он задышал нормально, властитель взял со всех слово, что они никому ни о чём не расскажут. Для Тиу это её сын, а потому она не захотела сообщать такие сведения постороннему...

— Но я не посторонний! — грубо прервал настоятеля Сулла.

— Этому недугу, видимо, свойственно повторение, — пропустив мимо ушей грубую реплику оракула, философски изрёк Неферт.

— Чтобы сделать такой вывод, не нужно сильно напрягать мозги, — язвительно заметил звездочёт.

Не выдержав, он разломил пополам круг сыра, схватил лепёшку и стал жадно есть, энергично двигая скулами. На его обтянутом тонкой кожей лице они походили на два мощных жернова. Большой нос и жадный извилистый рот, в котором легко пропадали огромные куски пищи, напоминали большую хищную птицу, не знающую жалости, и настоятель храма Амона-Ра, наблюдая за едой оракула, внутренне содрогнулся, представив себя полевой мышью в его когтях. Он дал знак молодому слуге, чтобы тот принёс кувшин сладкого вина и чаши. Святилище Амона стояло почти на берегу Нила, и ветерок, проникая с реки, шуршал сухими листьями в углах храма.

— Но прерывистость линии судьбы может означать и затяжную тяжёлую болезнь, года на два-три, — задумчиво добавил оракул, устав от еды и прислоняясь спиной к прохладной каменной стене. — Тогда кассит всё возьмёт в свои руки!

Слуга принёс вино, и Неферт подал Сулле знак прекратить на время разговор.

— Ты свободен, оставь нас, — бросил ему настоятель. — Во дворе много старых листьев, собери их и сожги!

— Но их ещё не так много.

— Делай, что тебе говорят!

Слуга поклонился и вышел.

— Вы чего-то опасаетесь?

— Только дураки никогда и ничего не опасаются, — насмешливо ответил жрец.

Неферта раздражали глупые вопросы Суллы. Раньше он относился к нему более уважительно, ибо те предсказания, которые делал оракул для фиванских торговцев, отличались точностью и глубиной выводов. Этот же разговор разочаровывал.

— Кассит, судя по всему, очень умён, — заметил жрец. — В отличие от других. Я его, к сожалению, совсем не знаю.

— А других, выходит, знаете?

— Других знаю.

— Ваша ирония, Неферт, не делает вам чести, — принимаясь за печёную рыбу и выбирая мелкие кости, промычал Сулла, скривив рот. — Ведь это вы, милейший, пригласили меня на эту встречу, а ведёте себя с гостем весьма непочтительно! Впрочем, вы всегда отличались нравом и настроением непостоянным, а покойный фараон Аменхетеп Третий, насколько я помню, вас даже побаивался, хотя трусливым назвать его было нельзя! Чем же вы его так запугивали?

Он даже хотел было рассмеяться, но неожиданно подавился, побледнел, стал хватать ртом воздух.

— Откройте рот!

Сулла раскрыл рот. Жрец, морщась, заглянул туда, осторожно просунул два пальца, вытащил острую, как игла, кость и, усмехнувшись, показал её оракулу.

— Я же сказал, не стоит так торопиться. Если б ты умер за моим столом, жители Фив, пожалуй, изгнали бы меня, настолько они тебя почитают!

— Если бы наш фараон слышал тебя! — с горечью проговорил Сулла.