Элиф Шафак - Стамбульский бастард [litres]

Она снова переврала его имя, но на этот раз он не стал ее поправлять.

– Это правда? Умоляю, кто-нибудь скажите, что это неправда! – воскликнул дядюшка Дикран Стамбулян, с грохотом распахивая дверь.

Он влетел в гостиную с выпученными от волнения глазами, надеясь, что найдет там утешителя в лице племянника, племянниц, да хоть кого-нибудь. Его густые усы нависали надо ртом и слегка загибались на кончиках, так что казалось, будто он всегда улыбается, даже если в этот момент он был вне себя от гнева.

– Прошу тебя, дядя, сядь и успокойся, – пробормотала, не глядя на него, тетушка Сурпун, младшая из сестер Чахмахчян.

Из всей семьи только она безоговорочно открыто поддержала Барсама, когда тот решил жениться на Роуз, и теперь чувствовала себя виноватой. А она не привыкла себя корить. Cурпун Чахмахчян, уверенная в себе ученая феминистка, преподавала на факультете гуманитарных наук в Калифорнийском университете в Беркли и была убеждена, что нет проблемы, которую нельзя было бы обсудить в режиме спокойного и разумного диалога. Бывало, что с такими вот воззрениями она чувствовала себя белой вороной среди своих темпераментных родственников.

Жуя кончики усов, Дикран Стамбулян послушно поплелся к свободному стулу. Вся семья собралась за старинным столом из красного дерева. Стол был уставлен едой, но к ней, кажется, никто не прикасался. На диване мирно спали два младенца, близнецы тетушки Варсениг. Еще здесь был их дальний родственник Кеворк Караогланян, прилетевший из Миннеаполиса на встречу, организованную Союзом армянской молодежи. На протяжении последних трех месяцев Кеворк исправно посещал все мероприятия Союза: благотворительный концерт, ежегодный пикник, празднование Рождества, вечеринку «Огни ночной пятницы», ежегодный зимний прием, воскресный бранч и гонки на плотах в поддержку экотуризма в Ереване. Дядя Дикран подозревал, что его красавец-племянник постоянно приезжал в Сан-Франциско не только потому, что жаждал попасть на все эти мероприятия. Кажется, он влюбился в девушку из молодежной группы и пока еще не признался ей в своих чувствах.

Дикран с вожделением посмотрел на накрытый стол и потянулся за кувшином с айраном, в который на американский манер бросили слишком много льда. В расписных глиняных мисках красовались его любимые блюда: пилаки из белой фасоли, котлеты кадынбуду, карныярык, чуреки. Он все еще кипел от ярости, но при виде бастурмы немного смягчился и уж совсем растаял, заметив, что по соседству с бастурмой стоит бурма, его любимый пирог.

Несмотря на то что жена всегда строжайшим образом следила за диетой дяди Дикрана, на его ставшем притчей во языцех животе ежегодно нарастал новый слой жира, как годовое кольцо на дереве. Он был коренастый и дородный мужчина и ни того ни другого нимало не стеснялся. Два года назад ему предложили сняться в рекламе макарон. Он играл развеселого повара, который сохранял отличное настроение, даже когда его бросила невеста, – главное, он оставался хозяином у себя на кухне и мог готовить свои спагетти. Не только в рекламе, но и в реальной жизни дядя Дикран был на редкость благодушным, так что знакомые всегда приводили его в пример в качестве классического веселого толстяка, как нельзя лучше подтверждавшего это расхожее представление. Вот только сегодня дядя Дикран был сам на себя не похож.

– А где Барсам? – спросил он и, протянув руку к горе котлет, взял одну. – Он вообще знает, что его жена затеяла?

– Бывшая жена, – поправила тетушка Зарухи.

Недавно начав работать учительницей младших классов, она целыми днями сражалась с непослушными детьми и теперь невольно поправляла малейшую ошибку.

– Ага, бывшая, только она-то себя бывшей не считает. Я вам говорю, эта женщина спятила. Да она все делает нам в пику. Это так же верно, как то, что меня зовут Дикран. А если я не прав, то тогда я не Дикран!

– Да нет, оставайся уж Дикраном, – успокаивала его Варсениг. – Никто не сомневается в том, что она все специально делает.

– Мы должны спасти Армануш, – вмешалась бабушка Шушан, истинная глава семьи.

Она вышла из-за стола и проследовала к своему креслу. Шушан прекрасно готовила, но сама никогда не отличалась особым аппетитом, а в последнее время, к ужасу дочерей, вообще съедала не больше чайной ложки в день. Эта маленькая, сухонькая женщина с тонкими чертами лица проявляла недюжинную силу воли и находила выход из еще более серьезных ситуаций. От нее так и веяло уверенностью в том, что она знает, что делает. Родственники не уставали поражаться ей. Ни при каких обстоятельствах она не признавала поражения; неослабно верила в то, что жизнь – всегда борьба, а для армянина – трижды борьба; умудрялась склонить на свою сторону всех, с кем ее сталкивала судьба.