Игорь Пьянков - На линии [из жизни оренбургских казаков]

— Упреждала! На благовещенье вёдро — жди пожару, — потряхивая палкой, торжествовала старуха. — Привел, оправдал… — Она пыталась взглянуть на небо, но только закатывала глаза.

— Тьфу, ведьма! — отворотилась Василиса. — Без тебя тяжесть.

Василиса отошла в глубь двора, взъерошила волосы косолапо шагнувшему к ней Фомке. Беспризорные слезы удерживали от бессильного крика. Может, так чувствует себя суслик у развороченной лисой норы.

Толкая ладошками в расползающиеся от тяжелого дыхания бока, старшие вгоняли во двор отысканную корову. Чернуха, круто занося рогатую морду, не признавала тропки к родной клети. Давно не доенная, она требовательно мычала, но на разнесенное огнем подворье вошла лишь под руками Василисы.

Протерев подолом не враз сысканное ведро, Василиса села доить. Постепенно успокаивалась корова, занятая привычным делом, успокаивалась и Василиса. Случайно или почувствовала что — обернулась…

— Вася?!

Чернуха недовольно дернула ногой, переступила, качнув ведерко. Запрокинув морду, длинно промычала, пока Василиса на ощупь ловила еще тугие соски.

— Куды ж на людях… — Одернув на заголившемся колене юбку, она стрельнула глазами вдоль улицы, потом на детей. Поправила платок.

— Не до нас им, — казак, подпиравший тыновый кол, уверенно тронул к Василисе. Кол заиграл за его спиной.

— Вот, Вася, вишь…

— А мы отбились. Пронесло… Оно как теперь будешь?

— Не бойсь, в твою хату не постучу! — что-то в голосе казака разозлило Василису, или просто устала она сдерживаться. Хотя тут же согрела ладошкой его пясть, прогладила, лаская каждый палец. — Я, Васюта, чисто умом тронулась.

— А то…

— Ведь рук не хватало… Живьем погорали.

— Ладно уж… У тетки был, она пустит. Дойди.

— Бог с тобой! — Василисе хотелось прижаться к груди казака, но, стесняясь настороженно притихших детей, она лишь провела пальцами по рубашке, смахивая нацеплявшуюся гарь. — К свекрам, к Лебедкиным попрошусь. Чать, не обессердечили, пригреют внучат. А сама-то? Да хоть и к тетке твоей! — нарочито огрубляя, докончила казачка.

Уставясь на вздернутый носок сапога, казак тер мослатые пальцы. Чернуха мазнула перед ним щеткой хвоста.

— Обиделся вроде? Ой, Вася! Как лучше хочу… С какими глазами родне твоей покажусь? Да чилигой они или чем хуже… — зашептала Василиса, пытаясь задержаться в зрачках казака, но он ниже и ниже опускал голову.

— Пойду…

— Пойди, Вася… Не ровен час, углянет кто, — почти обрадовалась казачка.

Но и проводив Василия, к Лебедкиным она не пошла. Всего ничего прожила на сгоревшем дворе, а уместилось и не перепоминать. С прожитым и осталась аукаться.

Подозвав Фомку, Василиса протянула ему кусочек заветренного крута, и черноволосый карапуз, заложив его за щеку, принялся деловито посасывать. Припомнилось, как открылась Василию о Фомке, как рассмеялся он… и как потом, встретившись с ним на бахчах, чуть было не исполнила она намек его сходить к знахарке.

Фома всем взял в деда, Матвея Каргина. Даже поступь его стал копировать с первого своего шага. Это и примирило Василия, и прошлогодней весной, как прежде, царапнул он в оконце. Даже старый кобель не тявкнул, допустил во двор, а из сердца Василисы он и не вылетал.

На помнилось ей и другое: Василий, не к будню веселый, смехом донявший, пошто легко допустила к себе… Видно, чувствовал себя полносчастливым, иначе отчего такое выпытывать. Как сейчас прозванивался в ушах тот разговор:

— …Это, Вася, в Чесноковке, слыхала, одна ждет… Да ее казак киргизцами скраден, а я своему этими ручками на крышку землицу роняла… Оттуда, поди, не дождаться.

— Брешешь, казаки одну саблю довезли, — Василий тогда широко, обнажая зубы, зевнул.

Василиса, хоть бейся об пол, не могла сказать, вправду ли потянуло его на сон.

— А еще… — она прижалась жаркими губами к самому уху, — я ить не девка. Хоть полгодка набрать, а при муже жила. А к хорошему, Васюта, не в пример беде, привыкаешь… Вот оно и знобко.

— Женят меня.

И об этом думала Василиса. Часто думала, а как же иначе. По всем статьям запозднился казак. Но услышала, и все думки отбило.

— И то… набаловал, — чужим голосом отшептала она.

Потом, словно взглядом держа потолок, они молча лежали на тощей вдовьей перине, брошенной прямо на глиняный пол.

…Василиса, тихо вздохнув, потянула угол платка. Поддавшись, он пошел за рукой, обнажив русую, рассыпавшуюся по плечам косу.

Хотя не родилась Василиса красавицей, просватали ее рано. Впрочем, писаные редко находят женихов раньше своих подруг, а счастливыми бывают и того реже. Отдавая за Федьку Лебедкина, где там спросить — без смотрин обошлось. Не ряба, не хрома — значит, должна отцов уважать, как не первый год они в симпатии, и кто ж им перечить сможет, коли порешили закрепить давнее знакомство.