Игорь Пьянков - На линии [из жизни оренбургских казаков]

— Да ты не всю страчивай… Что под копыто подставил!

Как и всякий сакмарец, Лука был страстным рыбаком и сейчас, оглядывая улов, даже языком прищелкнул от зависти.

— Смотрю, сплошь горбылики?

— Молодняк, — согласно кивнул Ильиных.

— На приваду аль без подкормки бралось?

— А то! У меня в очеретнике ямка одна знаменована. Сазаны в ней — что грачи в черном лесу… Ну, простаивать, зря рыбу тухлить. Приходи, там и сболтаемся.

От запаха рыбы в животе Ружейникова забурчало. Заглянув в землянку, Лука разулся, пошевелил длинными, запрелыми пальцами. Набрал из мешка сухарей. Вытащил затычку, накренил лагун. Слабый плеск повис каплями по краю высверленного отверстия. Сунув сухари за пазуху и ухватив деревянный бочонок с глухой верхней крышкой, в каких сакмарские казаки носят на поля воду, Лука пришел на реку.

Зайдя по колено в Илек, задавил в воду, бочонок, а когда, тяжелея, тот пустил остатный пузырь, рывком выставил лагун на песок. Потом, стащив со спины рубаху, обдал прохладной водой крупное тело. Пустяково потерся ладонями. Поскрябал зачерневшимися ногтями.

Из камышей выплыл утиныи выводок. Окрепшие утята резали речную гладь, торопясь за уткой. Наблюдая за ними, Лука присел на песок, взял с кружка лагуна сухари. Черствые, вобравшие припах землянки, они с трудом разгрызались, и Ружейников мягчил их, макая между не выбранными из воды ступнями.

Уже поднимаясь на кручу, услышал он проскакавшего на форпост верхового. В воротах натолкнулся на казаков. У ног их лежало по охапке затянутой веревкой свежескошенной травы.

— Гостеватый денек ноне, — останавливая Ружейникова, заговорил с вышки Белоглазов. — Татар посмотришь? Не хошь? А то полезай, уж показались. Вона, Лисьей балкой тянутся… Да куды ж уставились?! Правей забирай… Э-ээ, сычи! — перекинулся он на казаков.

Из числа пятидесяти четырех казачьих семей, пожелавших перевестись на Новоилецкую линию из Нижне-Озерной крепости, первыми тронулись четырнадцать казаков из татар. С сотником Утягулом Кильметьевым трюхало в телеге две его жены, у каждой по малолетнему сыну цеплялось за подол. Ехали налегке, спеша застолбиться, а главное, управиться с покосом. Тогда-то уже с легкой душой и скотину перегонять будет можно. В телегах были увязаны лишь косы, топоры, мешки с мукой и кое-какой скарб.

— Часом от них упреждающий заскакал, — пояснил Белоглазов. — Я торопкого чуть с ружья не шибанул, до того нахален, рожа! Ты, Лукаша, на линию целишь, вот и сдружняйся по случаю. Потом, гляди, они и не отштопают тебя по памяти. На ихнем-то силен? Йок? Так я слезу — обучу. Не робей!

— Чего вылупились?! Разойдись! Торчите без дела. А с кого спрашивают? А ну! — подъехал проводивший подпоручика Долгополов.

— Расшумелся… тоже мне, губок на пне, — негромко, себе и товарищам, проговорил с вышки Белоглазов. — Полюбопытствуй, Федор Михайлович, тыда: сколь под тебя татар суют… От них и на форпосте дожидаются. — И снова проворчал под нос: — Можа, отвалишь с шей наших. Одно слово — губок!

— Напасть. Не успел от одного оклычиться [28] Оклы́читься — выставить клыки. , другое накатыват. Колготись с ними, — потерянно встретил новость урядник. Напускная деловитость его, надломленная ожидающимися заботами, сошла, обнажив неумение и нежелание начальствовать.

Казаки поцокали языками. Зла за окрики на Долгополова не держали, казак он был, в сущности, простецкий.

— Ружейников, — попросил Долгополов, — беги, разудалый, заседлай коня. Скличь моим словом кого отыщешь — и при оружии сюда… В лагуне у тебя вода? Склони-ка.

Лука приподнял бочонок, залил подставленные ладони. Напились и другие из стоящих возле.

— Поедете к хохлам, чтоб им неладно… Постережете. Они недалече спривалились. Приглядитесь к ним. Оскажите, как вестись. Тут еще воровская шайка, слышно, за Илек залезла. Да построже! Ну, а к вечеру я вам смену подошлю. Сделаешь, Лука?

Только к поздней летней ночи вернулся на форпост Ружейников. Заводя в общую конюшню успевшего остыть коня, вспомнил о приглашении на уху. Спать не хотелось. После несносной жарищи полногрудо вдыхалась ночная прохлада.

Недалеко от землянки Ильиных, облизывая хворост, догорал костерок. Отсвет пламени, теряя краснину, падал на спину киргизцу, безвольной тенью смешивался с лунной, чтобы вершком далее потерять о себе память.

Заслыша шаги, киргизец поднялся, пригласил присесть на подстилку, но Лука, молча разглядывая его, отказался. И раньше Ружейников примечал у Ильиных киргизцев и так же, как большинство казаков, косо смотрел на эти посещения. И уж если к Ильиных часто наезжают из степи, то он, Лука, сводить с ними знакомств не желает.