Эрик Джагер - Последняя дуэль. Правдивая история преступления, страсти и судебного поединка

Наследование зависело от отцовства, а отцовство — от честного слова женщины или доверия между мужем и женой. Супружеская измена представляла достаточный риск для родословной знатного семейства, поэтому идея о том, что секс без согласия, или изнасилование, может привести к появлению незаконнорожденных детей и еще больше испортит родословную, казалась слишком ужасной и недопустимой. Считалось немыслимым, что мужчина мог изнасиловать чужую жену, и самим преступлением еще и повесить на жертву и ее мужа нежеланного и незаконнорожденного ребенка.

Учитывая верования того времени, суд счел бы более вероятным, что Маргариту не изнасиловали, а у нее была связь по взаимному согласию с третьим мужчиной, от которого она и забеременела, изменив мужу. Ле Гри даже мог использовать беременность Маргариты, доказывая собственную невиновность — мол, она обвинила его в изнасиловании, чтобы скрыть преступную связь с другим мужчиной.

Но у Карружа на это был неопровержимый ответ: его жена забеременела от него, когда он вернулся из-за границы; они не виделись шесть месяцев и жаждали возобновить супружеские отношения. Оруженосец не смог бы это опровергнуть, хотя и заявлял, что Карруж вел себя агрессивно с женой, и в таком несчастливом браке не могло родиться детей, о чем говорят пять или шесть бездетных лет. Ле Гри ни разу не упомянул про беременность Маргариты в своей защитной речи, возможно, потому, что он или его проницательный адвокат сочли эту стратегию слишком рискованной.

Что думал по этому поводу Жан де Карруж, или о чем могла знать и что чувствовала сама Маргарита — отдельная тема. Мог ли Карруж не принять в расчет распространенную тогда теорию, исключавшую зачатие при изнасиловании, и подозревать, что ребенок Маргариты не его? Переживала ли Маргарита, понимая, что возможно вынашивает ребенка своего насильника? Или же супруги успокоились, поверив популярной теории, и убедили себя том, что Ле Гри, который напал и изнасиловал Маргариту, не может вдобавок к этому гнусному преступлению повесить на них еще и своего незаконнорожденного отпрыска?

В июле-августе, по мере того как продвигалось расследование, произошло несколько любопытных событий. В конце июля курьер по имени Гийом Беренжер прибыл в Париж и доставил в парламент запечатанный конверт с двумя письмами, «касающимися госпожи Карруж и Жака Ле Гри». В Париж курьера отправил судебный исполнитель города Кана Гийом де Мовине. Он также просил курьера передать судьям «на словах еще некие секретные обстоятельства, о которых не следует упоминать письменно».

Курьерская квитанция о расходах на тонких полосках пергамента сохранилась, но сами письма исчезли. Не суждено нам узнать и о тех секретных обстоятельствах, о которых курьера просили рассказать устно. Но Гийом де Мовине, приказавший срочно отправить эти письма в Париж, был тем самым судебным исполнителем, к которому в день предполагаемого преступления госпожа Николь да Карруж приезжала в Сент-Пьер-сюр-Див. Ранее граф Пьер Алансонский написал в Париж, чтобы не дать хода апелляции Карружа. Вероятно, эти новые письма были еще одной попыткой помешать ходу дела и заставить суд усомниться в показаниях Маргариты.

Примерно в это же время в парижский парламент вызвали Адама Лувеля, предполагаемого сообщника Ле Гри. Несколькими месяцами ранее Лувеля арестовали и допросили по приказу графа Алансонского, но тогда суд графа оправдал Ле Гри, а вместе с ним и его соучастника. Теперь суд снова хотел видеть Лувеля. В письме от 20 июля судьи требуют гарантировать его приезд в Париж.

Через два дня, 22 июля, в воскресенье, Лувель предстал перед королем Карлом в Венсенском замке. В формулировке обвинения от 9 июля Лувель уже был упомянут Карружем в качестве сообщника Ле Гри. Вероятно, Лувель сильно нервничал, так как не знал, как обернется дело теперь. Когда он прибыл в огромный замок под Парижем, вошел в главную башню, его проводили наверх к королю в зал совещаний. Там Лувель столкнулся с оруженосцем по имени Томан дю Буа, кузеном Маргариты. В присутствии короля, его дядей и придворных разгневанный Томан обвинил Лувеля в нападении на госпожу Карруж, а потом бросил на пол перчатку и вызвал его на дуэль. Томан также заметил, что, если Лувель будет отрицать обвинения и при этом откажется сражаться с ним, это следует рассматривать как признание вины. В этом случае его надо взять под стражу и ждать пока он во всем сознается. Этот второй вызов на дуэль случился меньше, чем через две недели после первого. Внезапно, появилась перспектива проведения не одного, а двух поединков.