Саймон Скэрроу - Римский орел. Орел-завоеватель

— Я сказал, нет. Нельзя!

Макрон хотел объяснить, что такой поступок позорен для командира, но язык во рту не ворочался, и он ограничился тем, что оттолкнул от себя несмышленого оптиона и попытался ускорить шаг.

Всю ночь маленькая колонна плутала по окутанной мглой холмистой равнине. Привал делать не решались из опасения, что все тут же уснут. Люди плелись и плелись, пока с первыми лучами рассвета не поднялись на вершину очередного холма и не увидели в отдалении множество светящихся точек, являвшихся, разумеется, не чем иным, как кострами римского легиона. Несмотря на ранний час, лагерь был весь в движении.

— Похоже, мы как раз вовремя, — устало ухмыльнулся Макрон. — Они вроде как готовятся выступать. Веспасиан всегда был ранней пташкой. Так что никакого отдыха для нас не предвидится.

Катон улыбнулся Макрону.

Однако тот уже отвернулся и как завороженный глядел в сторону дальнего леса, смыкавшегося с дорогой, по которой должен был двинуться легион. Солнце еще не коснулось деревьев, однако к их темной зубчатой линии тянулась другая тень. Черный поток людей, лошадей, колесниц вливался в лес с бесшумной вкрадчивостью выслеживающей добычу змеи.

Веспасиана по его же велению подняли до рассвета. Второму легиону предстояло совершить марш-бросок по вражеской территории, и, хотя штабные олухи довели этот приказ до всех командиров, оставалось еще множество мелочей, нуждавшихся в личном контроле легата. «Крючкотворство, — с улыбкой подумал он, — и есть главное бремя, лежащее на плечах каждого полководца». Публика Рима видит в своих военачальниках неустрашимых героев, поднимающих легионы на бой против превосходящих вражеских сил. А вот рутина, отнимающая у них львиную долю времени, никому не видна, хотя именно она и делает армию боеспособной. Римские легионы, что бы там ни воображали штатские болтуны, вовсе не скопище безумных героев, а нерушимый союз спаянных дисциплиной людей, способных действовать с методичной неотвратимостью.

Выбравшись из походной кровати и натянув тунику, легат сел за письменный стол. Там на серебряном изящном подносе уже дымилась чаша вина, подле которой лежал кусок вымоченной в оливковом масле лепешки, и Веспасиан с удовольствием принялся за еду, пробегая глазами последние донесения и подписывая необходимые документы.

Наконец очередь дошла до журнала ночных дежурств. Патрули, как и ожидалось, никаких признаков Тогодумна в тылу легиона не обнаружили, и теперь их редкая сеть переместилась на северо-запад. Исчезновение вражеского войска весьма озадачивало, если, конечно, оно вообще существовало, а не являлось плодом воображения разведчиков, возбужденных высадкой на незнакомую землю. Последнее казалось вполне вероятным, однако Веспасиан был слишком осмотрителен, чтобы принять желаемое за действительное и сбросить со счетов даже тень возможной угрозы. Вот почему он оставил до неопределенного времени действенным свой приказ об усилении караулов. Солдаты ворчат? Что ж, пускай поворчат. Лучше быть недовольным, чем мертвым. Кстати, надо бы вложить ума и Вителлию. Ему поручено координировать действия патрулей, а он сам умчался в разведку, да еще прихватил с собой вспомогательный конный разъезд. Вот и думай, где его теперь носит. Наверняка заблудился в потемках и наделал от страха в штаны.

Покончив с бумажной возней, Веспасиан вызвал оруженосца, и тот принялся облачать его в боевые доспехи. Пока раб подтягивал ремни и застегивал пряжки, легат стоял совершенно недвижно. Блуждающий взгляд его вдруг упал на складень с камеями. Веспасиан недовольно нахмурился. Строгий профиль жены и по-детски курносая мордочка сына пробудили в нем чувство вины. В последнее время, захлестываемый прорвой забот, он забыл и думать о них, а ведь Флавия с Титом — это все, что есть у него в этой жизни. Подумав так, Веспасиан, с внезапной остротой ощутил, как сильно они ему дороги. Прошло всего десять дней с тех пор, как он проводил их в дорогу, однако теперь казалось, что разлука длится уже целую вечность. И может продлиться до бесконечности, если римлян ждет партизанская затяжная война. Пройдут годы, прежде чем Веспасиан снова увидится с ними. Тит уже будет не смешным, задиристым малышом, а совсем ему незнакомым подростком. Что же до Флавии… то, безусловно, переменится и она. В волосах заблестит серебро, а вокруг глаз и рта лягут морщинки? Веспасиану вдруг мучительно захотелось обнять и утешить ее. Он поморщился, не понимая, отчего у него щиплет в глазах, потом быстро сморгнул, сдерживая набежавшие слезы.