Саймон Скэрроу - Римский орел. Орел-завоеватель

— Наших! — Пиракс плюнул трибуну в лицо. — Наши своих, на хрен, не убивают.

Воцарилась напряженная тишина. Вителлий стоял на коленях. Макрон, забравший в кулак ворот его плаща, колебался.

— Если там и вправду вражеская колонна, — тихо произнес Катон, — легата необходимо предупредить.

— Да нет там никакой долбаной колонны! — заявил Пиракс, в сердцах пристукнув копьем. — Этот подонок просто хочет спасти свою шкуру.

— Зачем же тогда он поехал обратно?

— Заблудился, дорогу потерял. Да мало ли что? Больно нам надо в том разбираться. — Пиракс повернулся к Макрону. — Командир, давай прирежем его. Путь неблизкий, а все мы устали.

Несколько мгновений Макрон молча с нескрываемым отвращением смотрел на трибуна, затем резкой затрещиной опрокинул его в дорожную грязь.

— Скачи, скотина, предупреди легион. Но не надейся, что все случившееся сойдет тебе с рук. По возвращении я доложу от твоих кознях легату. Бьюсь об заклад, ему будет интересно узнать, с чего тебе вздумалось завладеть тем, что мы тут отрыли. А теперь убирайся! Не мешкай, пока я не передумал.

Вителлий поспешно поднялся на ноги, запрыгнул на спину лошади, ударил ее в бока каблуками и растворился в ночи.

— Ну что ж, нам тоже пора, — буркнул Макрон. — Ждать тут нечего. Особенно если он сказал правду.

— Как же, сказал, — саркастически хмыкнул Пиракс.

— Ты не согласен с моим решением? — холодно осведомился Макрон.

— Я говорил и говорю: его надо было прикончить.

— Когда обращаешься к центуриону, солдат, изволь добавлять «командир»!

— Тихо! — Катон вскинул руку. — Дайте послушать!

Маленький отряд замер, напряженно прислушиваясь. Первое время тишину не нарушало ничто, потом ночь прорезало конское ржание. Оно повторилось, затем отчетливо щелкнул кнут, и кто-то выбранился по-кельтски.

Все это доносилось с болота.

И отнюдь не с далекого расстояния.

Было ясно, что бритты настигнут их прежде, чем они успеют перевалить через гряду. Понимая, что оторваться от противника почти невозможно, Макрон лихорадочно завертел головой, и вдруг в душе его шевельнулся слабый проблеск надежды.

— Туда! — Он вытянул руку, указывая налево. В смутном свете новой луны овраг, заполненный ночным туманом, выглядел не очень приветливо, но на другое укрытие рассчитывать на приходилось.

— Туда! Шевелитесь! Живей!

Легионеры, взяв лошадей под уздцы, повели их по склону к лощине. Макрон отходил последним, наспех маскируя следы, промятые в мокрой земле колесами тяжело груженной повозки. Удавалось ему это плохо, а враг был уже рядом. Оставалось только молиться и надеяться, что в темноте эти вмятины не бросятся бриттам в глаза. Тем временем солдаты чуть ли не на руках спустили повозку в овраг. Макрон проводил ее взглядом.

Овраг был глубоким, и плотный туман поглотил маленькую колонну. Наказав остальным следить за тем, чтобы животные и раненые вели себя тихо, Катон взобрался по склону.

— Нам повезло, командир, — сказал он Макрону. — Когда мы спускались, повозка едва не опрокинулась.

— Правда? — Макрон, не удержавшись, зевнул и лег на живот, подперев подбородок руками. — Не поднимайся, не шевелись, вообще ничего не делай… совсем ничего. Жди приказа.

Катон нервно кивнул и припал к земле, стараясь не шевелиться. Медленно потекли томительные минуты. Неожиданно — всего в ста шагах — в ночной мгле заскользили смутные тени. Это были всадники — целый кавалерийский отряд, что удивило Катона. «Странно, — подумал он, — ведь Цезарь писал, будто британские варвары предпочитают коннице колесницы. То ли великий полководец ошибся, то ли за сотню лет туземцы сумели обзавестись такого рода войсками». Всадники между тем растеклись по обе стороны от тропы, медленно двигаясь к гребню. Один из левофланговых разведчиков проехал шагах в двадцати от лежащих. Те, не дыша, замерли в ожидании крика. Но никакой тревоги поднято не было. Разведывательный отряд, не задерживаясь, скрылся из виду, а через какое-то время снизу донеслось негромкое звяканье, и на тропу вылилась, а потом рекой зазмеилась по склону темная масса воинов и колесниц. До ушей затаившихся римлян долетали обрывки чужой речи, и Катон поймал себя на том, что она ему кажется благозвучней германской, хотя никакой особенной радости ему это открытие не принесло.

Прозвучала отрывистая команда, и все разговоры смолкли. Из тыла вверх вдоль колонны пронеслась колесница. Обогнав войско, она исчезла за гребнем, и по линии тут же прокатился смешок, затем разговоры возобновились.