Саймон Скэрроу - Римский орел. Орел-завоеватель

— Не туговато ли, господин?

— Что? Нет, все в порядке. Ты можешь идти.

— Да, господин.

Оставшись один, Веспасиан больно ущипнул себя за руку. Нет, ни за что, ни при каких обстоятельствах нельзя позволять себе так распускаться! Еще немного, и он, чего доброго, разрыдался бы, как мальчишка. Щеки его залила краска при мысли о том, с каким смаком невольник описывал бы своим приятелям столь постыдную сцену. Плачущий легат! Несомненно, ему бы поверили, ибо такое выдумать невозможно. Потом поползли бы слушки, и прости-прощай образ сурового, строгого полководца с сердцем из камня и железными нервами. Кто пойдет в бой за слезливым командующим? Конечно никто!

С этой мыслью легат сердито защелкнул складень и дал себе слово сегодня же велеть слугам спрятать его до конца кампании на дно дорожного сундука.

Дурное настроение не покинуло его даже тогда, когда он вышел к бойцам. Пока убирали штабную палатку, никто не осмеливался взглянуть на него. Все хорошо знали, что значат эти сердито сдвинутые брови и опущенные уголки рта.

После быстрого завтрака, состоявшего из жидкой ячменной каши, легионеры принялись спешно упаковывать снаряжение. Солнце еще не успело подняться над горизонтом, а люди уже построились по центуриям, приготовившись к маршу.

Когда до подразделений довели информацию о порядке следования легиона, солдаты внутренне застонали. Им вменялось двигаться двумя колоннами — по обе стороны от обоза. Ветераны втихую сетовали на излишнюю осторожность легата и терпеливо втолковывали новобранцам, какими неприятностями это чревато. В то время как хренов обоз будет с удобством катиться по утоптанному проселку, пехотинцам придется тащиться по бездорожью, сбивая ноги обо все кочки, что попадутся у них на пути. К исходу дня все устанут, вспотеют и обдерутся, проламываясь сквозь заросли. А почему? Да лишь потому, что начальство изволит побаиваться каких-то дерьмовых, пальцами деланных дикарей.

— И нигде ни за что не останавливайся, понятно?

Катон кивнул, пытаясь усмирить свою лошадь.

— Явишься прямо к Веспасиану и скажешь, что легион ждет ловушка. Доложишь ему о численности неприятеля и о том, где он прячется.

Макрон еще раз оглядел своего юного оптиона. Конечно, всадник из него аховый, зато язык у парня подвешен как надо, и в роли гонца он будет потолковей других.

— А вы-то как, командир?

— Не беспокойся о нас, малый. Твое дело предупредить Веспасиана. И вообще, какого хрена ты тут расселся? Гони!

Макрон с такой силой хлопнул лошадь по крупу, что испуганное животное рвануло с места, едва не свалив с себя седока. В последний момент тот успел ухватить поводья и стиснуть ногами часто вздымающиеся бока. Бросив последний взгляд через плечо на маленькую группу людей, с тревогой глядевших ему вслед, Катон поскакал вниз по склону. Нелепо вихляясь, хватаясь за гриву, подпрыгивая в седле. Наездником он был и впрямь никудышным, и лошадь, чувствуя это, то шла боком, то взбрыкивала, но все-таки продолжала бежать.

Спустившись в очередную лощину, Катон потерял лагерь из виду и чуть было не ударился в панику, но, сверившись с солнцем, несколько успокоился. Умница лошадь держалась верного направления и достаточно резво перебирала ногами. Другое дело, нужна ли кому эта спешная скачка? Скорее всего, Вителлий уже добрался до лагеря и доложил о засаде легату. Впрочем, Макрона тоже можно понять. Ситуация слишком серьезна, а двое гонцов надежнее, чем один. К тому же совсем не исключено, что его, Катона, как вестника, доставившего сообщение исключительной важности, отметят в приказе, а может, и наградят.

Но тут боковое зрение юноши уловило некоторое движение слева, и мечты о награде тут же развеялись в дым, ибо наперерез ему мчалась кучка всадников в варварских одеяниях. Их отделяло от одинокого римского конника не более четверти мили, и они явно намеревались перехватить того прежде, чем он доберется до вершины следующего холма. Мгновенно похолодев, Катон изо всех сил всадил каблуки в бока сирийской кобылы, и та, прижав уши и вытянув шею, понеслась вверх по склону, однако песчаная почва сдерживала ее прыть. Юноша, вновь покосившись на приближавшихся к нему бриттов, с отчетливой ясностью осознал, что роковая развязка неотвратима. Еще миг-другой — и в его спину вонзится брошенное сзади копье.

Впрочем, гребень холма был уже в паре сотен локтей, и Катон припал к шее лошадки, горячо умоляя ее унести его от погони. Кобылка, словно откликнувшись на мольбу, наддала, но чувствовалось, что силы животного на исходе. Это поняли и дикари. На их свирепых физиономиях засветились улыбки.