Марина Аэзида - Хасинто. Книга 1

Все же он по ней скучает! По ней, по Санчито — по дому! На миг показалось, что готов все бросить и отправиться в родовой замок! Хорошо, что лишь на миг. Он не может — и не хочет! — оставлять сеньора. Даже ради матушки. Потому что война Иньиго Рамиреса — его война. Боль — его боль, и радость — его радость.

Словно в ответ на мысли, за спиной раздались шаги и голос де Лары:

— Идем, Чинто.

Хасинто вскочил, обернулся. Сердце ухнуло и, неспокойное, заколотилось. Слова вырвались прежде, чем он решил, стоит ли их произносить:

— Дон Иньиго! Клянусь: я не трусил! Не прятался за Диего! А промолчал потому… Потому что…

— Я знаю, — откликнулся де Лара. — Знаю. Не нужно клятв. — Он приобнял Хасинто, сжал его плечо и добавил: — Молодец, что промолчал, амиго.

Сеньор впервые назвал его другом! Из-под вязкого слоя тревоги и горечи пробилась отрада, а по телу прокатилась теплая волна.

Дон Иньиго довел Хасинто до выхода из замка, так и не убрав руку с его плеча, и это было приятно.

— Внутри, надо думать, места уже не хватит, — сказал он. — Поищи ночлег на подворье. Спроси в гарнизоне или на конюшне.

— Да, сеньор. Я найду, где переночевать, не беспокойтесь.

— Я и не беспокоюсь. А вот тебя явно что-то тревожит. Что?

Он отпустил Хасинто, встал напротив и вопросительно приподнял брови.

— Ничего.

— Не лги, у тебя не получается. Слова доньи Раймунды так сильно задели?

— Задели… Но я понимаю, почему она так говорила. Я не из-за нее…

— Из-за чего же?

Решиться на откровенность? Промолчать? Но тогда сеньор, чего доброго, подумает, будто Хасинто ему не доверяет.

— Я волнуюсь о матушке. Она не знает, жив я или нет.

— Она знает.

— Как?!

— Я написал ей. То есть, конечно, не я. Падре записал с моих слов. Надо было сказать тебе об этом раньше, но я, признаюсь, забыл. Гонец к донье Леонеле отправился еще когда мы были в Эстремадуре. Так что она знает и что ты жив, и что хорошо сражался. А завтра в Тручас двинутся ваши вассалы и…

Хасинто не дал ему закончить. Опустился на колено, припал к сеньорской руке и забормотал:

— Спасибо… Спасибо, сеньор…

— А ты и впрямь за нее волновался… — протянул де Лара и поднял его за плечи. — Может, тебе стоит ее навестить?

— Мне достаточно знать, что она в спокойствии. А я ваш эскудеро и должен…

Де Лара фыркнул.

— Неделю я без тебя обойдусь. А ты съезди в Тручас, передай донье Леонеле мое почтение и восхищение. Не сейчас, конечно. Сначала в Кабрелес вернемся, а там видно будет.

Конец весны выдался непривычно знойным. Словно и не весна вовсе, а разгар лета. Что ни тренировка, так пот лил ручьем, щипал, разъедал кожу. Казалось, от него вот-вот доспехи заржавеют. Сеньор, несмотря на жару, не щадил: с утра до вечера заставлял бегать в кольчуге, в ней же скакать на коне, биться со столбами, с Гонсало, с ним самим, с пажами.

Наверное, скоро де Лара сделает кого-то из пажей оруженосцами. Лишь бы не мерзавца Ордоньо! Правда, сейчас гаденыш не цеплялся к Хасинто. Пажу не дозволено спорить с тем, кто прошел крещение войной. Даже Ордоньо это понимал, хотя косился с прежней злобой.

После одной из изнурительных тренировок дон Иньиго позвал Хасинто плавать. Ничего ужаснее и представить нельзя! Руки и без того тряслись от перенапряжения, ноги болели, чуть не подкашивались, к тому же воду он терпеть не мог. Жаль, невозможно отказаться. Сеньор ведь неспроста так много времени его тренирует, порой доводя до изнеможения. Зато почти освободил от повседневных дел. После возвращения в земли де Лара Хасинто лишь трижды прислуживал за трапезой, а псами и лошадьми вовсе не занимался. Эти обязанности всецело легли на пажей. Почему так, он догадывался: в следующей битве ему с самого начала предстоит сражаться рядом с доном Иньиго, а не торчать позади войска. Эта честь стоит того, чтобы превозмогать себя каждый день, каждый час. Нельзя разочаровывать сеньора! Пусть видит — его эскудеро силен, вынослив и готов к трудностям.

— На озеро, так на озеро, — сказал он с показной бодростью.

Может, де Лара все-таки не станет сильно мучить — по крайней мере, не заставит плавать в кольчуге? Тем более солнце ползет к закату, а Хасинто за сегодня лишь дважды снимал доспехи и выпускал оружие из рук — только чтобы сходить на кухню и поесть. Иньиго Рамирес не может этого не знать.

Кровавое закатное озеро уже давно не пугало и не казалось адовым пеклом. Хасинто даже научился видеть в нем красоту, о которой так часто говорил дон Иньиго.