Марина Аэзида
Хасинто
Часть первая
Хасинто запрокинул голову и в очередной раз уставился на беременное грозой небо. Изжелта-синие тучи складывались в образ громадного чудовища, как-то раз виденного на старой гравюре. Казалось, оно вот-вот придавит и буковую рощу на горизонте, и далекую горную цепь, и высокий холм, опоясанный крепостной стеной.
Воздух, пропитанный терпкостью трав, липнул к телу, заставив Хасинто взмокнуть от пота. По спине, груди, вискам и шее стекали раздражающие кожу струйки. Потели даже ладони, их то и дело приходилось вытирать об одежду.
Всадникам из его свиты ехать по жаре тоже было тяжко. Наверняка и весельчак Мигель, и вечно хмурый Чебито, и старый Фернандо мечтали о дожде так же сильно, как Хасинто. Сейчас даже противная морось порадовала бы, но лучше — хороший свежий ливень.
А если небо обрушится на замок и утопит его вместе с владельцем — будет и вовсе славно.
Хасинто пришпорил Валеросо и усмехнулся бестолковым мыслям. Ведь ясно, что небеса по хотению людей на землю не падают — только по воле Божьей. Ливни же замку не навредят, да и грешно желать смерти брату по вере, тем более что за стенами скрывается не только проклятый Иньиго Рамирес, но и Марита…
Марита… Стоило о ней вспомнить, как сердце зашлось в рваном ритме, будто не сердце вовсе — кастаньеты. Кровь и так чуть не вскипала от зноя, а тут и вовсе пламени ада уподобилась. Вот-вот испепелит!
Марита… Черные кудри, белое лицо, восхитительно-алые губы и крошечная родинка на левой щеке… Глаза синие-синие, как небо ранней осенью.
Марита… Как часто она приходила в нечистых снах! Обычно на рассвете, незадолго до утренней молитвы. Ласково смотрела, медленно-медленно проводила языком по своим губам, а затем ее рука скользила вниз — по нежной шее, между грудей, по животу и, скомкав тонкую ткань ночной сорочки, замирала между ног.
В такие мгновения Хасинто всякий раз просыпался, изливая семя. Щеки горели, а на лбу выступали капельки пота. Хотелось тотчас забыть искушение — несомненно, посланное отцом всей лжи, — до того стыдно было! Но и сладко тоже было…
Он наскоро вытирался грубым шерстяным одеялом, натягивал широкие штаны-брэ и менял камизу [1] Камиза — нижняя рубаха, служившая также подобием белья.
— чтобы святые отцы ничего не заметили.
В своем грехе исповедовался не раз и, следуя наказу падре, каждый вечер не единожды читал Pater noster [2] Pater noster (лат.) — Отче наш.
и Confiteor Deo omnipotenti [3] Confiteor Deo omnipotenti (лат.) — «Каюсь перед Богом всемогущим». Покаянная молитва, обращенная к Богу.
.
Спустя полгода Хасинто почти отчаялся, но тут сны наконец ушли. Греховные желания сменились чистыми. Захотелось служить Марите, совершать ради нее подвиги, как герои из легенд, а когда его посвятят в рыцари, жениться.
Да только он опоздал. Она вышла замуж за другого. Вместо того, чтобы стать сеньорой де Варгас, превратилась в сеньору де Лара.
О том, что Марита этому рада, Хасинто даже думать не хотел. Наверное, она просто покорилась воле отца, как надлежит хорошей дочери. Согласия женщин в таких вопросах не спрашивают, а для идальго Санчеса де Рохес неслыханная удача — породниться с рико омбре [4] Рико омбре (от исп. rico — богатый, знатный и hombre — человек) — в средневековой Испании (Леоне и Кастилии, Арагоне, Наварре) представитель высшей знати.
. Вот он и отдал ему Мариту, тут дивиться нечему. Но почему де Лара пошел на неравный брак? Загадка. Может, из-за похоти? Не сумел соблазнить деву и решил заполучить ее, обвенчавшись. Теперь бедная Марита принадлежит старику.
Хасинто, впрочем, не знал точно, сколько сеньору лет. Вроде около сорока, а то и больше. Наверняка обрюзгший толстяк, чьи славные дни остались далеко в прошлом.
Иньиго Рамирес, конечно, не подозревал, что Хасинто его терпеть не может, и пожелал видеть своим оруженосцем. Вообще-то служить рико омбре, а после принять от него рыцарское посвящение — большая честь. Не каждый ее достоин, не каждому она выпадает, нужно бы гордиться, радоваться… Хасинто гордился, а вот радоваться не получалось. Но благополучие рода и долг важнее чувств.
Поэтому он и едет в чужие владения, к чужому человеку. Хотя сейчас, раздраженный, утомленный духотой, он не мог ненавидеть де Лару по-настоящему. Да и просто что-то чувствовать было сложно. Мысли ползли с неохотой, еле-еле, злость беспомощным моллюском всплывала из глубин души — и тут же снова растворялась. Чуть дольше держались думы о Марите — беспокойные, будоражащие. Как она поведет себя, увидев Хасинто? А каково будет встречаться с ней взглядами? Отразятся ли на ее лице печаль и тоска о потерянной любви?
Читать дальше