Марина Аэзида - Хасинто. Книга 1

Когда же солнце нависало над горной грядой, но не касалось ее, порыжелые лучи высвечивали и выделяли пятно на скале так четко, что было видно: никакая это не корова и тем более не баран, а самый настоящий бык. Тот, которого сеньор показывал год назад. Toro de piedra…

— Ты это зачем взял? — спросил де Лара, стоило Хасинто спешиться и снять с седла поеденную ржой кольчугу.

— А что, не нужно? Вы сказали, мне надо сплавать.

— Не тебе, а нам. День выдался знойный. Освежимся. А железо ни к чему, ты и так устал. Чего доброго, тяжесть ко дну утянет.

— Хорошо, сеньор, — Хасинто снова приторочил кольчугу к седлу. — Сколько времени нужно плавать?

Де Лара пожал плечами.

— Да сколько хочешь. Ты, похоже, не понял: мы сюда просто так пришли. — Он стянул ботинки, чулки со штанами и блио, оставшись в нижней рубахе. — Это не тренировка. Можешь вообще в воду не заходить, а дождаться меня на берегу.

Ну уж нет! Хоть сеньор сказал, что необязательно лезть в озеро, но пусть знает, что Хасинто не станет отсиживаться, несмотря на усталость!

Быстро сбросив с себя все, кроме камизы, он первый бросился в воду и — поразительно! Наслаждение! Нежный холод успокаивал раздраженную кожу, смывал пот, обволакивал тело. Хасинто застонал от удовольствия. Дон Иньиго засмеялся, крикнул:

— Я завидую! — и тоже плюхнулся в воду.

Обдав лицо Хасинто мириадами брызг, поплыл и быстро его обогнал. Похоже, сеньору нравилось плавать не только после тренировок. Иначе как бы он научился так хорошо держаться на воде? Разгребая ее сильными руками, резкими взмахами, легко добрался до противоположного берега. Хасинто и не надеялся догнать, тем более перегнать сеньора и бултыхался посередине озера — он вообще неуверенно себя чувствовал без тверди под ногами. Завидев же, что Иньиго Рамирес двинулся обратно, тоже повернул к земле. Освежился — и чудно. Хватит. К тому же солнце почти закатилось.

Хасинто выбрался на камни и отошел от берега. Отдышавшись, повернулся к озеру и… не увидел де Лары. Темная гладь была мертвенно-спокойной. Сердце ухнуло, в груди похолодело. Несколько мгновений он вглядывался вдаль: может, удастся разглядеть черноволосую голову, или мелькнут его руки, разгребающие воду.

Пустота.

— Сеньор! — завопил он. — Дон Иньиго!

Эхо вторит «и-иго-о, и-иго-о». Вода с утробным чавканьем бьется о камни — плюх-плеск-хлюп — вот-вот сожрет, утянет в ненасытное чрево!

— Сеньор!

Кончики пальцев дрожат, по телу разливается ледяной страх.

— Дон Иньиго!

Нет мыслей, кроме одной: броситься в ненавистное озеро! Найти! Спасти!

Он ринулся к воде, уже собрался прыгнуть в нее, но что-то холодное и мокрое коснулось ступни. Хасинто вскрикнул и отскочил.

Это не «что-то» — это пальцы де Лары. Сеньор вынырнул и, опираясь о камни, вышел на берег.

Жив! Не утонул! Беда миновала! Слава Господу! От облегчения и радости чуть ноги не подкосились.

— До чего хорошо… — выдохнул де Лара.

Хорошо?! Значит, он довольный, сукин сын! Сволочь! Врезать бы!

Из груди вырвались хрипы: не то ярости, не то обиды.

— Чинто, что с тобой? — Иньиго Рамирес принялся выжимать воду из волос и камизы.

— Ненавижу…

— Чего?!

Сеньор аж замер, перестав скручивать подол рубахи, и вскинул ошарашенный взгляд.

Вот бы его ударить! Сначала ударить, а потом обнять и сказать, как рад видеть его живым!

— Ненавижу!

Как он посмел сказать такое?! Почему язык оказался быстрее разума?!

Хасинто рухнул на одно колено. Кажется, разбил его до крови, но сейчас это не имело значения.

— Простите, пожалуйста, простите, дон Иньиго! Я не хотел… Я не всерьез. Но вас видно не было. Я кричал, звал, а вас не было. Я испугался… сильно. А потом вы сразу оказались у берега, и я…

— Ладно, можешь не продолжать, — Де Лара положил руку на его голову и пробормотал: — Я слишком люблю плавать. Под водой тоже. Это странно, знаю. Я должен был предупредить. Не подумал. Моя вина. Не хотел тебя пугать. Встань же.

— Вы… не злитесь?

— На твое «ненавижу»? Нет, конечно. Оно ведь значило совсем иное. Почти противоположное. Встань. — Хасинто послушался. — А теперь переоденься в сухое. Дни жаркие, вечера прохладные. Простуженный эскудеро мне ни к чему.

Дон Иньиго, словно подавая пример, надел штаны с чулками, снял мокрую камизу. Тут Хасинто и заметил на его груди два бугрящихся шрама и совершенно неприлично на них уставился. Они были уродливы и — красивы: они говорили о воинской доблести. Сеньор проследил за его взглядом, затем провел пальцами по одному из рубцов и сказал: