Марина Аэзида - Хасинто. Книга 1

Словно о чем-то догадавшись, де Лара протянул:

— Тетушка, сестрица, прошу меня извинить. Я задержусь ненадолго. Диего и Гонсало вас проводят.

Он обернулся, подозвал оруженосцев, и женщины ушли в их сопровождении.

Рука дона Иньиго легла на плечо Хасинто, и он вздрогнул. Сеньор, видимо, это почувствовал и нахмурился. Впрочем, ничего не сказал, а повел Хасинто прочь от дороги. Когда они отдалились шагов на двадцать, де Лара развернул его к себе и спросил:

— Ну, что случилось?

— Н-нет, ничего такого…

— Не лгите. На вас лица нет. В чем дело?

Так: сейчас или никогда! Преодолеть страх, пережить ярость де Лары. Он готов на это, потому что неизвестность куда хуже. Хасинто задержал дыхание, будто перед броском в холодную воду, и выпалил:

— На вечерне я не видел вашей жены, доньи Марии Табиты. Здорова ли она? Все ли у нее хорошо?

Последовавшее молчание оглушило. Смотреть на сеньора Хасинто не осмелился и опустил голову. Зато почувствовал его тяжелый, давящий взгляд. Это было невыносимо. Лучше бы Иньиго Рамирес накричал, ударил. Или просто развернулся и ушел. А он молчал и как будто не шевелился.

Наконец раздался тяжелый вздох, а следом слова:

— А я-то гадал, почему так вам не нравлюсь. Вроде ничего плохого не делал… Теперь ясно: это из-за моей жены.

— Простите, я…

— Да, теперь вам есть за что извиняться, — усмехнулся де Лара. — Хотя знаете: юноша, влюбленный в жену своего сеньора — это достойно баллады.

Он издевается! Впрочем, стоит признать, Хасинто это заслужил. Хорошо, что в темноте не видно, как запылали. Еще бы дрожь в голосе унять, когда оправдываться станет.

— Нет… что вы… просто в детстве…

— Я помню. Дружили. Только сейчас вы не ребенок. И спрашиваете о ней не по детской памяти.

Конечно, Иньиго Рамирес не мог не догадаться о его чувствах. Любой бы догадался. Какой же Хасинто глупец! Все испортил! О Марите так ничего и не узнал, да еще дона разозлил. Наверное, он теперь отошлет его обратно. Может, прямо сейчас. Каково это — с позором вернуться в родовой замок?

Хасинто приготовился к худшему, а голос сеньора, теперь усталый и безразличный, прозвучал снова:

— Она за часовней. Туда ступайте.

— Что вы, дон Иньиго, я не смею…

— Вы уже посмели, когда задали наглый вопрос. Имейте же смелость не отступать. Идите. Это приказ. Пусть он станет вам наукой.

Хасинто ничего не оставалось, как подчиниться. Он сглотнул слюну, поклонился и, почти не чувствуя ног, двинулся к ограждению за часовней.

— Там темно, — бросил де Лара ему в спину. — Лампу возьмите. Ту, что у входа в часовню висит. Я разрешаю.

Хасинто снова послушался. Подойдя к дверям, привстал на цыпочки и снял с крюка светильник. Оглянулся на сеньора, но издали едва различил его силуэт.

Кованое витое ограждение, оплетенное вьюном, словно змеями. Узкий проход, а за ним — густой мрак. В мутно-желтом сиянии лампы крутится мошкара. Серый мотылек бьется о защищающую огонь слюду — тук-тук-шорх. Стрекочут кузнечики, до ноздрей долетает еле уловимый цветочный аромат.

По спине Хасинто пробежала и схлынула студеная зыбь. Потом еще и еще раз. Но дрожал он не от страха — от нетерпения и возбуждения. Скоро, совсем скоро он увидит возлюбленную! Нужно только сделать шаг, следующий — пройти за ограду. Сейчас даже злость сеньора безразлична, неважна и его возможная месть. Только Марита имеет ценность!

Хасинто бросился во тьму. Споткнувшись обо что-то, едва не выронил светильник. Тут же снова поднял его над головой и — обомлел.

Это же кладбище! Родовое кладбище де Лара, сеньоров де Кабрелес! Конечно, а что еще могло находиться за часовней? Дурень, какой он дурень! Как можно было не догадаться, куда его отправил Иньиго Рамирес?!

Хасинто глубоко и медленно задышал, пытаясь преодолеть готовую накатить панику. Подумаешь, кладбище! Главное, он видел в ложе четвертый силуэт, наверняка принадлежащий Марите. Помнится, в церкви Хасинто подумал, что она на сносях. Но кто знает, вдруг она недавно родила, а ребенок умер? Ничего удивительного, если горюющая мать проводит дни и ночи у могилы, заодно это объясняет, почему дон Иньиго избегает о ней говорить: может, ему совестно, что он весел, занят обычными делами, а не страдает по своему дитю вместе с женой. Ведь умри сама Марита, сеньору незачем было бы это скрывать.

Он кое-как успокоил себя этими мыслями. Смотря под ноги, чтобы снова не споткнуться, двинулся между редких могил, обрамленных ползучими кустарниками. Скоро оказался у заднего оконца церкви; оттуда сочился свет, перекрещиваясь и сливаясь с подрагивающим лучом лампы. На другом конце кладбища, словно отвечая ему, подмигивал еще один огонек. Нужно идти к нему: может, это светильник Мариты.