Марина Аэзида - Хасинто. Книга 1

— Я королева красоты. Ради меня вы одолели дракона, мой верный рыцарь, и вызволили меня из плена. Моя благосклонность навсегда с вами. Преклоните колено!

Хасинто преклонил. Затем поцеловал ее руку: такая нежная кожа — и грязь под ногтями, которой никогда не было у Пилар.

Марита тоже заметила. Нахмурилась, внимательнее посмотрела на свои пальцы и выпалила:

— Теперь матушка заставит меня виниться. А еще молиться, вышивать и снова молиться!

О том, что сеньора де Рохес строга, Хасинто знал. Чем-то она напоминала ему старшую сестрицу. Удивительно, что Марита оказалась не похожа ни на одну, ни на другую.

Pater noster qui in celis es, sanctificetur nomen tuum… [15] Pater noster qui in celis es, sanctificetur nomen tuum (лат.) — Отец наш, сущий на небесах, да святится имя Твоё

Тогда, в детстве, они просто дружили. Пока Марита из девчонки не превратилась в прекрасную деву. Она больше не бегала, не пачкала одежду и руки, не срывала цветов в чужом саду — но при этом оставалась прежней. Мимолетный взгляд из-под полуопущенных ресниц. Беглая, но такая манящая улыбка…

Et ne nos inducas in tentationem, sed libera nos a malo. [16] Et ne nos inducas in tentationem, sed libera nos a malo (лат.) — И не введи нас в искушение, но избавь нас от зла

Как-то раз, когда семейство Рохес снова гостило у Варгасов, Марита после вечерни улизнула из-под присмотра нянек… Хасинто встретился с ней в саду, за желтеющими зарослями боярышника. Там он вырвал у нее поцелуй — единственный, зато такой сладкий. Марита ответила на него, но сама же испугалась. Вскрикнула, прижав ко рту ладошку, и убежала.

Весь следующий день Марита избегала смотреть на Хасинто открыто. А когда думала, будто он ее не видит, бросала взгляды украдкой. Тогда его кровь ускоряла бег, по телу растекалась пьянящая, дурманящая волна. Голова кружилась. Казалось, вот-вот ноги оторвутся от земли, и он взлетит.

Ite missa est. Deo gratias. [17] Формула христианской католической церкви, которой заканчивались богослужения. Ite missa est (лат.) — Идите, [собрание] распущено. Deo gratias (лат.) — Благодарение Богу

Вечерня закончилась. Надо же, он и не заметил. Прихожане потянулись за благословением к падре, а Хасинто, изо всех сил стараясь не бежать, двинулся к выходу. Оказавшись снаружи, притаился и застыл в тени стен, куда не долетал свет висящих над дверями ламп.

Время тянулось долго, как тонкая льняная нить, сходящая с прялки старухи-Бениты. В животе крутило то ли от голода, то ли от волнения. А скорее всего, и от того, и от другого.

Наконец, спустя, наверное, вечность, у выхода появился сеньор. Хасинто резко выпрямился и напрягся так сильно, будто в спине вместо позвоночника был железный прут. Выходить из укрытия, однако, не спешил. Наблюдал, как Иньиго Рамирес, сойдя с короткой лестницы, подает руку высокой тучной даме. Потом еще одной — пониже ростом и постройнее, но не Марите, нет.

Затем появились Диего и лысый мужчина. Лицо последнего искажал бугрящийся шрам — змеясь от правого виска, пересекал нос, губы и обрывался где-то на левой части шеи.

Судя по тому, что этот муж шел рядом со знакомцем Хасинто и следом за сеньором — он и есть второй оруженосец.

Любимая не показалась. Что с ней? Где она?

Голову пронзила догадка, все объясняющая: Марита на сносях, вот и не явилась к вечерне.

Все равно, если не спросить, Хасинто еще долго не узнает, так ли это. Но как спросить?

Придумать он не успел: троица господ уже отдалялась от часовни. Троица? Он же видел четыре силуэта! Точно четыре! Значит, последний принадлежал Марите. Тогда почему она не вышла вместе с остальными?

Мысли, сомнения — все выветрилось из головы. Осталось только одно желание: узнать, где она. Узнать, чего бы это ни стоило.

Хасинто бросился наперерез сеньору, но застыл, наткнувшись на его недоумевающий взгляд. Вопрос так и не слетел с языка. Дон Иньиго сам заговорил:

— О, Гарсиас! Я вас, признаюсь, потерял. — Он повернулся к спутницам и, указав на Хасинто, сказал: — Донны, перед вами Хасинто Гарсиас де Варгас, мой будущий оруженосец.

— Сын того самого Гарсии? — спросила та, что постарше.

Сеньор кивнул и обратился уже к Хасинто:

— Познакомьтесь. Моя тетушка — донья Беренгария. И моя двоюродная сестрица — донья Бланка.

Хасинто поклонился женщинам, выдавив из себя приветствие:

— Знакомство с вами, донны, для меня большая честь, великая радость.

Они что-то ответили, но Хасинто едва расслышал. Все внимание было приковано к сеньору, к его лицу. Понять бы, насколько он сейчас благодушен, можно ли дерзнуть и все-таки задать наглый, неприличный вопрос.