Элизабет Гиффорд - Добрый доктор из Варшавы [litres]

Хофле пожимает плечами:

– Думаю, возможно, да, они могут быть освобождены.

– И я знаю, господин офицер, вы не забираете больных из госпиталя. Нельзя ли освободить и детей из приютов, ведь они так же беззащитны и находятся у нас на попечении?

Тут Хофле теряет терпение, он резко вырывает бумагу из рук Чернякова.

– Я согласен пересмотреть вопрос о детях при условии, что вы будете доставлять на Умшлагплац каждый день по шесть тысяч человек.

– Но если я не найду столько желающих?

– Тогда расстреляют вашу жену!

Гестаповцы уходят, их сапоги грохочут по деревянным ступенькам. Черняков остается один, в комнате еще витают запахи кожаных плащей гестаповцев и масла для волос. Он делает резкий вдох, чтобы подавить подступающую тошноту, всегдашнюю спутницу невыносимой головной боли, от которой темнеет в глазах. Нужно найти выход. Нужно действовать. Нужно приложить все силы, чтобы дети не сели в те поезда. Господи, сделай так, чтобы гестапо не тронуло детей.

Черняков подходит к открытому окну. Качели пусты, вокруг никого, под утренним солнцем только ветер несет по бетону пыль.

Весь день Черняков пытается освободить заложников. При этом не забывает следить за сводками о количестве людей на Умшлагплац. Ведь если квота не наберется, заложников расстреляют. И он отправляет сообщения, делает звонок за звонком, пытаясь узнать, было ли получено разрешение на освобождение сирот.

В штаб-квартире еврейской полиции руководство отдает приказы и задания, сколько людей каждый из полицейских должен привести на Умшлагплац к поездам. Если квоту не выполнить, последуют казни. Чтобы отловить необходимое количество людей, полицейские прочесывают гетто, забирая бездомных с улиц, беженцев из приютов, заключенных из Генсювки.

Остальным обитателям гетто это кажется чем-то вроде избавления от балласта.

София стоит в толпе перед объявлением на стене, пытаясь осознать прочитанное, чувствуя, как земля уходит из-под ног. Вот и началось. Гетто словно получило удар током, одни поспешно уходят, чтобы быстрее оформить разрешение на работу, другие заламывают руки.

Полиция освобождает приют от недавно прибывших, хорошо одетых немецких евреев. Люди выстраиваются в стройные шеренги по четыре и с достоинством шагают к станции, где их ждут поезда, чтобы отвезти в трудовые лагеря.

Что, если немцы решат перебросить туда и рабочую бригаду Миши и он уже больше не вернется, даже чтобы попрощаться? Она кружит по кварталу, не вполне понимая, где она и что теперь делать.

Затем вдруг будто что-то щелкает у нее в голове. Нельзя распускаться, нельзя паниковать. Нужно достать разрешение на работу для родителей. Она бросается бежать, не зная куда.

Поздно вечером, когда Миша и мальчики подходят к воротам у сада Красинских, в гетто царит суматоха, все бегают туда-сюда, вокруг объявлений, вывешенных гестапо, собираются люди, шумят, в толпе раздаются возгласы недоверия.

– Нас отправляют в трудовые лагеря, – говорит ему какая-то женщина. – Но что это значит?

– Там сказано, что нужно взять семь фунтов багажа и еды на три дня, это хороший знак, – отвечает другая женщина.

Уж не об этом ли предупреждал Ицхак? Миша подходит ближе, чтобы прочитать объявление. Все, у кого есть разрешение на работу, и члены их семей будут освобождены от лагерей. У него есть разрешение, так что София будет в безопасности. А Кристина работает в кафе. А как же остальные?

Мимо проезжает телега, на которой везут больных и пожилых пациентов прямо в больничных халатах, некоторые из них плачут, кто-то стонет от боли. Миша кричит мальчикам, чтобы шли в приют без него, а он придет позже, и бежит к Софии. Нужно найти способ оформить разрешения на работу для ее родителей.

На улицах смятение, озабоченные люди мечутся в поисках разрешений на любую работу. Миша проходит мимо длинных очередей людей с напряженными лицами, осаждающих недавно открывшиеся фабрики.

София встречает его у двери. Марьянек испуганно вцепился ей в юбку, чувствуя, что в доме творится неладное.

– Ты видел объявления? – говорит она. – Теперь и у нас началось.

– Ты моя жена, а у меня разрешение на работу, так что тебя это не затронет. А у Кристины должна быть справка из Татьяниного кафе, а у твоих родителей…

– Родители стоят в очереди на новую обувную фабрику, но сумеют ли устроиться? – Она подходит к окну и смотрит на бурлящую улицу. – Такой ужас. Как ты думаешь, есть ли у них хоть какой-то шанс?