Элизабет Гиффорд - Добрый доктор из Варшавы [litres]

Мужчина пожимает плечами, встает между оглоблями, и деревянный катафалк с грохотом уносится прочь. Безжизненные головы, подпрыгивая, бьются о доски.

Адрес правильный, но входная дверь заделана кирпичом. За стеной раздаются детские голоса. И смех. Миша понимает, что впервые слышит смех с тех пор, как они вошли в ворота гетто. Они стучат в боковые двери. Жалюзи поднимаются, и за решетчатым окошком появляется голова Мониуса с ярко-рыжими волосами. Он впускает их, крепко обнимает Мишу и кричит всем, что пришли пан Миша и пани София. Теперь Миша понимает, в чем дело. Во двор ведут боковые ворота. С трех сторон двор окружают стены с окнами, отчего он напоминает замок, в задней части высится глухая стена. Дети спокойно играют, бледные, но здоровые. Корчак сидит на скамейке под лучами полуденного солнца, вокруг него стайка детей, он беседует с ними. Миша потрясен, увидев, как высохло его тело, исхудало лицо, как слезятся его большие глаза с темными мешками. Он стал совсем седым. На нем мундир польского майора, но без знаков различия на вороте.

При виде Миши и Софии Корчак радостно улыбается и встает, широко раскрыв объятия.

– Как я рад, что вы пришли навестить нас.

Он тепло обнимает их.

– Как поживаете, доктор Корчак?

– Лучше и быть не может, сами видите. Да, у нас все хорошо, очень хорошо. Ни одного больного ребенка.

Толпа детей собирается поприветствовать пана Мишу и пани Софию, всюду знакомые лица, правда исхудавшие. Дети сильно выросли, Сэмми сейчас почти такого же роста, как Миша, по-прежнему не расстается с гармоникой; Абраша со скрипкой; маленькая Сара, которую однажды по дороге домой ударили камнем по голове, и у нее на лбу до сих пор серебристый шрам; тихая Галинка держит ее за руку. Щебеча, перебивая друг друга, дети торопятся сообщить им все новости, уводят Мишу и Софию, чтобы показать им новый дом. Внутри дома их взору предстает тоскливая, старательно отмытая, безукоризненно чистая нищета, но повсюду развешаны детские рисунки. Любимые Корчаком нарядные красные герани расставлены на подоконниках. Те же аккуратно сложенные белые пуховые одеяла, чистейшие ванные комнаты, библиотечный уголок и на стене объявления с детскими новостями.

– Пан Миша, ты вернулся, чтобы остаться с нами? – По лестнице спускается Эрвин, он превратился в крепкого, жилистого тринадцатилетнего паренька со светлыми волосами, маленьким острым носиком и круглыми беспокойными глазами. Все в его небольшой фигурке выдает любителя подраться.

– И снова будете приходить и зачитывать нам субботние новости?

– Да. Я согласен. Но неужели это Эрвин? Не может быть. Такой высокий.

– Не такой уж и высокий, и сейчас я не живу здесь все время, пан Миша. – Он наклоняется поближе: – Выхожу, чтобы достать и переправить через стену хлеб для пана доктора и для Галинки.

– Я бы тоже ходил, – говорит Сэмми, возвышающийся за его спиной. – Но разве я могу? – Он привычным жестом трогает себя за длинный красивый нос.

– Сэмми, у тебя римский нос, прямо как у императора Цезаря, – отвечает Миша. – Ты должен гордиться им.

– Он отравляет мне всю жизнь.

К ним навстречу уже спешит пани Стефа, как всегда, в коричневом платье с белым воротником. Она совсем поседела, от возраста и усталости кожа на ее лице обвисла, но улыбка по-прежнему прекрасна.

– Как я рада видеть вас обоих. Даже слов не нахожу.

Пока они снова идут на двор, Стефа рассказывает им о положении дел, оно и в самом деле плачевное.

– Корчак весь день на ногах, посещает разных людей, ищет пожертвования, но я не знаю, сможет ли он продолжать и дальше. Он совсем болен. Ему будет гораздо спокойнее на душе теперь, когда вы здесь.

– Я вижу, почти все учителя у вас женщины.

– Когда началась осада, мужчины ушли на восток, вы же знаете. Но мы справляемся. Эстер, медсестра, сейчас здесь. Она помогает Корчаку с обходами. Он ее очень любит. И Генрик тоже, хотя и в более романтическом смысле, но чего ждать от семнадцатилетнего мальчика? Ну, как видите, кроме юного Генрика, у нас в доме нет учителей-мужчин. А ведь некоторые мальчики, которые попадают к нам с улиц гетто, видели слишком уж много, – она нервно кусает губы.

– Ты же знаешь, я снова буду помогать вам, сделаю все, что в моих силах.

На лице Стефы появляется улыбка облегчения.

– Я даже просить тебя боялась, ведь теперь ты женатый человек, но твоя помощь так нужна нам. Конечно, платить тебе, Миша, мы не сможем, но у нас есть еда. Не мог бы ты иногда дежурить по ночам в общежитии для мальчиков?