Элизабет Гиффорд - Добрый доктор из Варшавы [litres]

Она останавливается, смотрит на него.

– Никогда, никогда не извиняйся, мы есть друг у друга, и это главное, – говорит она горячо.

Внутри загса они ждут своей очереди в обшарпанном коридоре, по которому гулко разносится русская речь. Свет от высокого окна разливается на немытом линолеуме ромбовидным маслянистым пятном. В коридор выходит женщина в бежевой юбке и блузке с погонами и вызывает их. У нее грубое лицо, седеющие светлые волосы, стянутые на затылке в узел, мужские манеры. С безразличным видом она придвигает стул к столу и шуршит бумагами, перебирая их желтыми от никотина пальцами. Сидящая рядом секретарша заполняет их анкеты, выговаривая Софии, когда та путается в датах.

– Это официальный документ, – говорит она раздраженно. – Сведения пойдут в милицейское досье, поэтому мой вам совет, не создавайте себе проблем.

Первая женщина закуривает, от ее сигарет веет крепким смолистым запахом кораблей и канатов.

– Вчера мне так повезло, очень удачно купила селедку.

– Сейчас трудно достать хорошую. И почем же?

– Дорого, но если взять бочку, выходит гораздо дешевле. Хочешь скажу, где продается?

Она стряхивает пепел на пол и возвращается к свидетельству о браке.

– Вы все заполнили?

Берет анкету и задает им несколько коротких формальных вопросов. На все они отвечают «да».

– Я бы взяла бочечку. Селедка хранится хорошо, а кто знает, когда достанешь еще. Распишитесь здесь, гражданин и гражданка Вассерман. Вот ваше свидетельство. И еще нужно заплатить пошлину в кассе.

Молодожены выходят из кабинета, а женщины так и продолжают обсуждать селедку. Миша подносит документ к носу.

– Мне кажется или он и в самом деле отдает рыбой?

Он пытается шутить, но у Софии комок в горле и она даже не пытается изобразить улыбку.

Они выходят из здания на площадь, и ослепительное майское солнце будто благословляет их. В памяти Софии тут же встает белая карета, украшенная цветами, развевающаяся фата Сабины, когда они с Лютеком трижды делают круг по площади Гжибовского на пути в маленькую белую синагогу, махая руками и посылая воздушные поцелуи. Она стоит неподвижно на ступеньках. Как могло случиться, что сестры больше нет? Красавицы Сабины, которая когда-то ехала в карете, смеялась, махала рукой, была полна жизни?

Миша берет Софию за руку.

– Ты же совсем замерзла.

Он берет ее руку в свои ладони, стараясь согреть.

Они идут в элегантное старинное венское кафе, заказывают по стакану чая и блюдо пирожных со сливками и джемом.

Миша кладет на стол плоский сверток.

– Свадебный подарок от меня.

– Но у меня нет для тебя подарка.

– Ничего, он для нас обоих, – сказал он. – Посмотри сама.

Она разворачивает белую обертку. Внутри книга Корчака «Как любить ребенка».

– Знаю, ты читала ее много раз, но когда эта бессмысленная война закончится, мы будем жить именно так. Будем делать так, чтобы детям в этом мире жилось легче.

Она крепко сжимает его руку.

– Ведь ты ужасно скучаешь по ним, да?

Она любит просыпаться каждое утро рядом с Мишей, чувствовать себя его женой, госпожой Вассерман. Она чувствует, что они изменились на каком-то химическом уровне, как будто молекулы соединились друг с другом и получилось новое вещество, более твердое, способное выдержать что угодно. Солнечный свет проникает сквозь тонкие сетчатые занавески. Звон колоколов костела Святой Анны смешивается с электрическим треском трамвайных проводов и цоканьем лошадиных копыт.

Еще рано, но София хочет принести свежего хлеба к завтраку. Миша еще спит. На двери спальни висит его рабочий комбинезон.

Утренний воздух чист и прозрачен и обещает еще один ясный летний день. Белый шпиль ярко сияет на фоне синего неба. Потом София собирается зайти на рынок в еврейском квартале, где яблоки и хлеб гораздо дешевле, где уличные музыканты на кларнетах и скрипках играют задорные клезмерские мелодии, а торговки в белых передниках зазывают на идише покупателей, и ей кажется, что она снова дома, на площади Гжибовского.

У булочной уже собралась очередь. София закидывает голову и подставляет лицо теплому солнцу. На балконе, облокотившись на перила, стоит женщина, играет граммофон.

Внезапно воздух на улице разрывается от пронзительного воя сирен. Очередь у булочной тут же исчезает, люди разбегаются по домам. София, спотыкаясь, тоже бросается к дому, подгоняемая нестихающим воем.

На лестничной клетке Еленюк останавливает ее, вцепившись в руку.