Видимо, под плащ она собирала все честно стянутое своим напарником из карманов и прилавков.
Мелких быстро выпроводили из-за стола.
– Ну что, брат, это мы сколько не виделись? Лет семь? – поднял фужер Сережка.
– Одиннадцать, – уточнил Толик.
– Ты прикинь, как у нас ходки не совпадают, – рассмеялся Сергей. – Ты знаешь, я иногда завидую, что мама тебя в интернат отдала – вон, большим человеком стал. Ученым.
– А я тебе. Ну там, в детстве. Что мама тебя выбрала.
– Да что я? Жизнь моя пропащая. Я ж ненадолго на воле. Все понимают – и ты, и даже Ленка. И ждать никто не будет. Даже мама. На кой я ей такой непутевый?
Сережка в этот раз задержится, к неудовольствию Фени, аж на три месяца. И будет бродить по ночам, и на работу не пойдет, и бабу очередную в ее чистоту и красоту притащит. Вон участковый через день заглядывать станет, и соседи недобро за спиной шептаться.
А набор Люда ни разу не достанет, несмотря на уговоры дочерей.
– Все поймут, что у нас уголовники в семье, – шепотом объяснит она старшей.
Толик с апреля собирался в очередную гонку – через десять лет они снова шли в Варну на кубок Георгия Димитрова. Состав был знатный – больше шестидесяти экипажей из Болгарии и СССР, и среди них его «Алмаз».
Но в этом году подготовка к соревнованиям была смазана бесконечными домашними хлопотами. Верба не мог отказать Люде. Она впервые воспользовалась его жизненным принципом: «Никогда не проси, если можешь сделать сам. Никогда не отказывай, если попросили о помощи».
И она потребовала. Толик и сам видел: при всем желании в этот раз она одна не справится.
Это была эпохальная сделка века. Их семейная тайна длиной в полтора года. И все потерянные четверговые вечера на «стихийных биржах» на Черемушках и проспекте Мира. С объявлением: «3 + 2 = 4 или 5»… Больше всего его бесили любопытные, которые просто напоболтать интересовались подробностями про Мельницкую и Бочарова и тут же отваливали – потому что им нужно две однокомнатные. Чего приставали?!
В Новом, 1986 году они приняли решение – съехаться. А три плюс две можно поменять на четыре или пять. Главное дождаться. Вариант с доплатой они даже не рассматривали: мы вам две квартиры, одна новая совершенно, еще и денег дать?!
В газете «Одесская реклама», куда Люда подавала объявления, она обводила фломастером интересные варианты и вечерами прозванивала. Звонили и ей. А еще приходили посмотреть. У Людки вдруг случился принцип – никто во дворе не должен знать, что они ищут обмен. Никто – чтоб не сглазили или не навели ворья. Почему, кроме курсантов, в двенадцатую по пятницам стали захаживать гости, никто не догадывался, но не заметить такой поток новых лиц было невозможно.
– А шо до Людки как на работу гости ходят? – покосилась на незнакомую пару Дуся.
– А холера их знает. Может, Толик барыжит чем-то из своей лаборатории? Помните – то воду живую и мертвую делал, то прополис настаивали, – предположила Ида Львовна.
– Ты совсем без мозгов – прополис у меня все брали! – огрызнулась Дуся.
– И шо? Сама без мозгов, – вписалась Ася Ижикевич. – Подвиньтесь. Чем он может барыжить? Он же в рейсы не ходит, диссертацию написал. Может, читают чего запрещенного, как Нюська?
– Ничего запрещенного мы не читаем, – поджала губы Нюся Голомбиевская-младшая. – Просто общаемся, меньше подслушивайте. А у Вербы журфиксы, наверное. Это сейчас модно.
– Что у них?! – развернулась Дуся.
– Журфиксы – такой день для приемов и салона. Раньше у Лидии Ивановны были. Теперь, может, Люда решила приличных гостей принимать.
– А чего разные каждый раз?
– Да откуда я знаю?!
– А должна знать – через стенку живете. Поставила бы стакан да послушала, – посоветовала Дуся.
– Это отвратительно! – вспыхнула Нюся. – И зачем оно мине надо?
– Это потому, что сама диссидентка и вражеские голоса вечерами слушаешь, и всякую дрянь распечатанную читаешь, – резюмировала Дуся.
– Шо я читаю, вы тоже через стакан услышали?
– Нет, у тебя приемник так орет, что хоть уши затыкай, – отрезала Дуся.
– Да шо вы мучаетесь? Учитесь, – подбоченилась Ася. – Леся, деточка, а ну кинь тот мячик, ходи сюда. А шо за люди до вас приходят?
Леся задумчиво расчесывала комариный укус на плече:
– Не знаю. У мамы спросите. Это к ним с папой. О! Лучше у папы.
Она развернулась и убежала под лестницу с криком:
– Играем в «вышеножку»!
Спрашивать что-то у Людкиного непьющего очень странного мужа боялась даже Ася Ижикевич.
Читать дальше