Йожеф Дарваш - Колокол в колодце. Пьяный дождь

Вот почему для меня была столь неожиданной ее едкая ирония: «Для тебя это просто материал, сырье для фильма! — Ее слова обожгли меня, как удар бича. — Хорошо вам, деятелям искусств! Вокруг рушится мир, а они…» Жена не закончила фразу и вышла на кухню, к тетушке Рози. Будто самым важным в тот момент было обсудить со старушкой, что приготовить на завтрак и на обед. Когда она шла, вся ее стройная, ладная фигура, энергичные движения излучали протест.

Я застыл в оцепенении.

Идти за ней и спросить, что она этим хотела сказать? Я достаточно изучил ее: главное у нее всегда в том, чего она не договаривает. С другой стороны, я был уверен, что спрашивать бесполезно. У Марты все в жизни словно заранее взвешено. Если она скажет что-либо, то сознательно, если умолчит — тоже сознательно. А может, следует объяснить ей мои хождения по городу тем, что моя душа одержима амоком. Поисками. Погоней за тем, что, как мне казалось, потеряно… утрачено безвозвратно. Словом, жалкая попытка что-то найти, какое-то мучительное самобичевание… А раз Марте этого не понять, если она не в состоянии почувствовать, то… Нет, она понимает, все прекрасно знает. В том-то и беда.

В то свинцово-серое раннее утро со стороны Пешта даже через закрытые окна явственно слышались глухие разрывы и треск автоматных очередей. Они словно поставили точку после неоконченной фразы Марты. Я должен идти.

Уходя, я заглянул на кухню.

«Когда приготовить обед? — спросила тетушка Рози. — Когда изволите прийти домой?»

Я что-то буркнул в ответ и остановился, выжидая: если Марта попросит не уходить, закончит прерванную фразу, пожалуй, останусь. Но она ничего не сказала. Хотя, как мне казалось, знала: стоит мне сейчас уйти, вернусь я домой не скоро…

— Бела! Алло, Бела! — возвратил меня из мира воспоминаний чей-то оклик.

Женский знакомый голос, это обращались явно ко мне.

Я поднял глаза. На углу улицы Гонвед в толпу вклинился большой черный легковой автомобиль. Машина? В такое-то время? На улице? Причем шикарный лимузин? Люди в мгновение ока окружили машину. Я подумал: «Ну все, сейчас перевернут».

Однако мои опасения не подтвердились.

— На нем австрийский флаг! Не видите, что ли? — крикнул седоватый господин в плаще. На ногах у него были грубые, как у солдат, ботинки и гольфы. За спиной рюкзак. Казалось, он собрался в турпоход на Будайские горы. — И номер австрийский! — И он тут же, словно дружинник-доброволец, взял на себя роль регулировщика. — Дайте дорогу! Дорогу! — размахивал он руками.

Толпа поредела, люди попятились, расступились.

Голос, вернувший меня к действительности, раздался из машины.

В набитом до отказа людьми лимузине сидела Шари, Шари Вёльдеши, и кричала мне.

С тех пор как она вышла из тюрьмы, я видел ее всего лишь один раз, да и то мельком, издали. Это было летом, на одном из диспутов в кружке имени Петёфи [67] Кружок имени Петёфи был создан в 1955 году и имел своей целью пропаганду политических знаний среди молодежи. Использовался силами контрреволюции для подготовки мятежа. . Уже тогда мне бросилось в глаза, что она все так же хороша. Даже, пожалуй, стала еще привлекательнее. Шари чуть пополнела, но это лишь подчеркивало ее прелесть. В ее грации что-то напоминало мягкую поступь тигрицы. Она сидела в одном из первых рядов, и мне почудилось, будто у нее над головой витает венец мученицы, но в современном, модном стиле. Мы с Гезой стояли в конце зала, плотно стиснутые набившимися сюда людьми. Я украдкой поглядывал на Гезу: заметил ли он Шари? Но на лице его ничего нельзя было прочесть. «Сказать ему, что Шари здесь, предупредить?» — мелькнуло у меня в голове. Но я промолчал…

— Бела! Алло, Бела! — махала она мне рукой из машины. Она была так мила, непринужденна и естественна, словно мы встречались и беседовали не пять или шесть лет назад, а только вчера. Собственно, можно ли назвать беседой то, что мы успели сказать друг другу?

— Как Геза? Он тоже здесь? — продолжала она, махая рукой из лимузина с таким воодушевлением, точно упивалась весельем на каком-то карнавале.

— Не знаю… Не думаю…

— Если увидите, передайте ему…

Остальное я не расслышал. Добровольному регулировщику удалось расчистить дорогу, машина резко рванулась с места и помчалась в сторону площади Свободы. Из окна лимузина высунулась белая рука Шари, махая мне. Несколько человек помахали ей в ответ… и за меня. Люди вокруг с явным интересом и с некоторым почтением посматривали на меня. «Ничего себе протекция», — горестно усмехнулся я. Меня взяло зло. Зачем нужно было отвечать ей? У меня было такое ощущение, будто я совершил предательство по отношению к Гезе.