Йожеф Дарваш - Колокол в колодце. Пьяный дождь

— Минутку! Сперва поглядим, что он за птица! А прихлопнуть всегда успеем, от нас он не уйдет! — И в голосе его даже прозвучали благодушные нотки. За подтверждением он обратился ко мне самому: — Не так ли?

— Конечно, так, — подтвердил я. Он в самом деле был прав.

Я был спокоен, а может, безразличен ко всему происходящему. Только колени дрожали не переставая.

— Вот видишь! — перешел он со мной на «ты». Стоявшие вокруг притихли. Зашикали на тех, кто еще галдел. Наверно, в предвкушении забавной сцены. — Но все же ответь, почему тебя это интересует? Разве тебе не все равно, кто я?

— Ну как же, ведь интересно…

— Не-ет! Ты сначала представься как положено! Матч всегда начинается так! Разве нет? Сначала преподносят цветы, дружок.

Когда он произнес эти слова, в памяти у меня вдруг удивительно отчетливо всплыла одна сценка, которая произошла давным-давно…

Это произошло на площади Лехел под вечер, в начале лета. Ларьки уже были закрыты. В воздухе витал прелый запах гниющих капустных листьев. Я стоял в трусиках, босой и с вожделением взирал на ребят, гоняющих тряпичный мяч. Не знаю, какой по счету вечер стоял вот так, горя желанием играть в команде мальчишек с площади Лехел. Команда славилась на весь Андялфёльд. В нее-то я и мечтал попасть… Но осуществить заветную мечту было не так-то просто.

Я стоял и глазел на ребят. С каждым днем я становился все смелее и подходил к играющим на несколько шагов ближе. Но мальчишки даже не замечали меня. Или притворялись, что не замечают.

И вот в тот раз, под вечер, я вдруг отважился. Когда мяч от одного из игроков покатился в мою сторону, я рванулся ему навстречу и отпасовал назад. Игра тут же остановилась. Капитан команды, вожак всей оравы мальчишек Фери Видакович, широкоплечий парень, постарше остальных, подошел ко мне. Сначала я хотел убежать от него, но все же поборол страх. Очень уж хотелось попасть в команду.

Капитан остановился передо мной, широко расставив ноги, и гаркнул:

— Как ты посмел ударить по мячу?

— Я тоже хочу играть с вами.

— Ты сначала представься как положено!

Он сказал это подозрительно дружелюбно. Потом вдруг резко замахнулся, словно хотел залепить мне пощечину. Но не ударил: внезапно опустив руку, он провел ею у себя под носом, будто расправлял несуществующие усы. Он повторил это раза три или четыре, и каждый раз я отскакивал от него. Так он потешался надо мной. Мальчишки из команды окружили нас и хохотали. Потом, когда я перестал отскакивать, он залепил-таки мне звонкую оплеуху.

Мы сцепились и принялись дубасить друг друга. Фери был гораздо сильнее меня. Он уже работал подручным у мясника здесь же, в ларьке на площади. Мальчишки с ужасом и в то же время с восхищением рассказывали, что он ест сырое мясо… Оттого и силы у него хоть отбавляй. Разумеется, он дубасил меня, но я не сдавался — тоже наносил удары, отбивался. А когда он наконец, отпустил меня, я не плакал, ибо знал, что взбучка — одно из «приемных испытаний». Нечто вроде «обмена букетами цветов».

Весь в синяках, с кровоточащим носом, я стоял и смотрел, как продолжают играть ребята. И вдруг Фери, тот самый Фери Видакович, атаман, капитан команды, отпасовал мне мяч.

— Ударь, — сказал он мне благосклонно. — Но только тоже пасуй, дружище!

Так меня приняли в команду!

Не помню, испытывал ли я когда-нибудь большее счастье.

Затрудняюсь сказать почему, но Фери очень благоволил ко мне! Я заделался кем-то вроде адъютанта при нем. У него была сестра, горбатая парализованная девочка Марика. Атаман обожал ее. Бывало, идет вечером играть на сквер — непременно берет с собой Марику. И та в коляске наблюдает за его игрой. Стоило Фери обвести своих противников и забить гол, она хлопала в ладоши и смеялась. Мне казалось, Фери играл только для нее, из-за нее же и стал вожаком ребят, героем площади Лехел.

Только мне одному разрешал он иногда везти коляску с Марикой. Эта парализованная горбатая девочка нравилась мне. Возможно, я был даже влюблен в нее и ничуть не стыдился этого. Ведь у нее было такое красивое лицо, а какие чудесные сказки умела она рассказывать! Девочку любили и голуби с площади. Они садились на коляску, на плечи Марики, клевали крошки прямо с ее ладони. Девочка говорила, что птицы любят слушать ее сказки. «Тогда расскажи им, но чтобы и я слышал!» — просил я. «Нет, это невозможно. Только когда я одна с ними, голубки просят меня рассказывать им». Я знал, что это неправда, но делал вид, что верю: ведь Марика говорила так красиво. А в душные вечера ее смех звенел, словно колокольчик, зовущий ко сну. Как приятно было слышать ее голос!