Йожеф Дарваш - Колокол в колодце. Пьяный дождь

Но идти к нему мне не хотелось.

Мы решили сходить еще в гетто.

На улице Казинци, на небольшой площадке перед купальней, отгороженной от мостовой решеткой, штабелем были сложены сотни обнаженных трупов. Высохшие — одна кожа да кости — трупы детей, женщин, мужчин. Приносили все новых и новых. Живые с безумными глазами тащили за собой тележки и складывали трупы на верх штабеля. Чуть поодаль стояли бородатые мужчины и громко причитали. Один из них воющим, наводящим ужас голосом произносил то речитативом, то нараспев какие-то псалмы. К нему присоединились остальные, и вот уже причитал целый хор… В этом заунывном причитании сконцентрировались тысячелетние мытарства и печаль многострадального народа. Но не стенания хора были самым тяжелым, а звучащий в одиночку речитатив. Казалось, что старый еврей, в шляпе, с бородой и пейсами, до ужаса беспристрастно, просто излагает какие-то факты и этой монотонной речи нет конца…

О чем говорил он? О жизни, о смерти, а может, о роковой судьбе? Я не понимал слов. Возможно, потому и не был в состоянии вынести это, меня снова бросило в дрожь, затрясло как в лихорадке. Мне хотелось сказать Боронкаи что-нибудь вроде: «Такое… такое никогда больше не должно повториться». Но мой язык, мои губы не повиновались.

— Знаешь, дядя Густи, когда я впервые увидел покойника?.. — Ничего не понимая, я с удивлением слушал свой голос, который выходил словно не из моей гортани.

Внезапно лицо мое перекосила идиотская гримаса. Потом… глаза заволокло туманом. А может, это был дым от горящих домов, смешавшийся со стелющимся вдоль узкой улицы промозглым, тяжелым и холодным воздухом… А из тумана — а может, из дыма? — вышел Геза… Не замечая меня, он смотрел на трупы… С тем скорбным выражением на лице, какое было у него вчера, когда мы встретились на углу улицы Аггтэлеки.

— Неужели это ты? — спросил я у него.

По-прежнему не глядя на меня, он ответил:

— Я разыскиваю дядюшку Штейнера… Хочу сказать ему, что Шандор вернул корову…

Он сказал мне что-то еще, но я уже не расслышал. Все, потемнело у меня в глазах.

Очнулся я на больничной койке.

— Предъявите документы, — внезапно остановил меня грубый голос.

Я уже дошел почти до самой церкви святой Терезии на углу улицы Надьмезё.

— Ваши документы.

Трое мужчин окружили меня, очевидно опасаясь, как бы я не сбежал, хотя я и в мыслях не имел такого. Один из них — приземистый, широкоплечий, с резкими чертами лица — оказался тем самым человеком, который только что с такой лютой ненавистью посмотрел на меня. По всей вероятности, они тут же увязались за мной. Но раньше я этого не замечал, настолько был погружен в раздумья и воспоминания.

Вокруг моментально собралось человек десять-пятнадцать. Откуда они появились так молниеносно — это осталось для меня загадкой. Пытаясь взглянуть на задержанного, они вытягивали шеи, в глазах у каждого светились враждебность и подозрительность.

— Что это за тип? — визгливо крикнул кто-то из стоявших сзади. — Наверно, авош ?..

— Ну так как? Покажешь свою бумажку ? — Низкорослый широкоплечий мужчина с колючим взглядом наступал на меня. Он даже поднес к моему лицу свой огромный, как кувалда, кулачище. «Наверно, он или борец, или боксер», — подумал я. Нос приплюснутый. Уши изуродованы, в рубцах, напоминают пожухлый лист тутовника. Судя по носу — боксер, а по ушам — борец. Интересно, кто же он. В этот момент мне почему-то вдруг показалось, что самое важное сейчас — это узнать, кто он на самом деле. Узнай я это, и все, что вокруг меня есть непонятного и непостижимого, сразу станет ясным и я обрету ту самую архимедову точку опоры, на которую смогу опереться при падении в бездну…

Тем временем кольцо вокруг меня сжималось, зевак становилось все больше. Появлялись новые и новые люди, выходившие из подворотен или откуда-то еще. Словно весь город, притаившись, только и ждал этого момента. Задние напирали на передних; казалось, еще немного, и живая стена из людей рухнет и похоронит меня над собой. Ко мне тянулись руки, сжатые кулаки угрожающе мелькали перед глазами. Слышались свирепые, полные ненависти возгласы:

— Нечего с ним цацкаться! Прикончить его!

— Сначала пусть признается, что он натворил!

— Известно что! Он же душегуб, авош !

— Тогда бей его!..

«Все кончено, — пронеслось у меня в голове. — Стоит только кому-то ударить — и тогда конец!» Собственно, это были не мысли, а условный рефлекс, в котором физическое восприятие превалировало над духовным. Вчера произошло то же самое… Вероятно, физически, телом своим, человек может иной раз запомнить событие лучше, чем сознанием. Даже в том случае, если оно стремится забыть их… Вчера? Почему, собственно, вчера? Сам не знаю, когда это было. Может, вчера, может, позавчера. А может, неделю назад? Дни нагромоздились один на другой, смешались в нечто нераздельное, как кадры киноленты, смонтированные в безумном темпе. Бесспорно одно: было утро. Хмурое холодное туманное утро, и я весь дрожал от озноба. Словом, точно такое же утро, как сегодня. Да, да, все-таки это было вчера…